Рождественские рассказы

Раздел модерируется особенно строго, чтобы вместо лекарства не предложили людям яду

Модератор: Кризисный психолог

Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Христина Л


Изображение

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК

Я крестилась, ничего не зная о православии, но меня это ни капли не смущало. Не волновало, что не умею молиться и поститься - даже и не собиралась этого делать. Мучила меня только мысль о праздниках. Я никогда в жизни не праздновала православных праздников, да и не знала о них толком. А если в праздник душа не поет - значит все не так, не считается, нечестно перед Богом. А как научиться радоваться в незнакомый праздник? Конечно, можно в церковь сходить, елку купить, ну там еще узнать, что делать положено, но ведь праздник должен быть в душе. А как создать в душе праздник? Не умею я этого. А кто умеет? Вот так - никогда не праздновала, а тут начинай ликовать по незнакомому календарю...
Крестилась я 17-го декабря, на Варварин день. Ближайшим праздником было Рождество - незнакомый праздник... Прошла неделя, но я в этом вопросе ни капли не продвинулась...
Рано утром меня разбудил телефон. Нет, не разбудил - я проснулась за минуту до звонка. Так всегда было, когда она звонила. Она - это моя подруга, шесть лет назад уехавшая в Америку. Тонны писем, звонки на нереальные суммы, я даже была у нее один раз вопреки всякой вероятности.
Она сказала: "Это я", - и замолчала. И я вдруг заорала в трубку, как сумасшедшая:
-Ты приедешь?!!!!
-Да, встречай. Записывай. 7-го января, 10 утра, номер рейса..., авиокомпания... Только я не верю, что долечу. Или случится что-нибудь, или умру по дороге...
-Ничего не случится, долетишь. Ты - мой рождественский подарок!

Свое первое Рождество я встречала в аэропорту, но это было настоящее Рождество. А на Крещение я была уже в храме. Ликовала от невероятной массы свеженькой крещенской воды и больше не боялась незнакомых чужих праздников. Это были мои праздники!

СТИХОТВОРЕНИЕ

Смерть стояла над Линкой. Врачи не знали, что метастазы разрушают позвоночник. Они говорили, что химия помогает, узлы уменьшаются. А ей становилось все хуже. Не помогали ни обезбаливающие, ни наркотики. Мы видели и не верили. Не могли поверить.
В Новый год она поднялась и сидела за столом вместе со всеми, и казалось, что врачи правы. После этого она поднималась редко и ненадолго. Когда я пришла с Рождественской литургии, она меня встретила:
-Я написала тебе утром стихотворение. Оно само написалось, я не собиралась. – Она протянула мне летнюю открытку с цветами и бабочкой (новогодних и рождественских дома не было, не до того было). Я прочла стихотворение, но оно прошло мимо меня. Что могло значить любое стихотворение рядом с ее болезнью и редкими хорошими минутами...
Она ушла из жизни через полтора месяца после Рождества. За месяц до смерти крестилась. Ее соборовали, несколько раз причащали.
Это последнее в ее жизни стихотворение – Рождественское, написанное на открытке с цветами и бабочками:

Звезда зажглась, младенец в колыбели,
Все впереди, и все предрешено.
Сквозь белое кружение метели
Голгофы голое окно.

ДЕСЯТОЕ РОЖДЕСТВО

Три года у меня в доме мира не было. Лукавый мстил за крещение умирающей. И в Сочельник рождественский такой антиклерикальный скандал был...
А в Рождество тишина и мир. И такое чувство, что так и дальше будет, что это подарено. Так и оказалось.
И еще подарок получила. У меня крестник есть. Крестили младенцем, семья незнакомая, с множеством проблем, невоцерковленная. С самого начала знала, что только молиться смогу и даже не буду знать, что с ним. А отказаться не смогла – в канун Великой субботы попросили, завтра крестить, а крестную не могут найти. Много лет не знала, что с ними. А на Рождество получила известие: семья окрепла, отец избавился от зависимости, у моего крестника двое младших братьев.

МИШКА

Мы вместе учились в математическом классе. Никто из нас не знал, кем будет в жизни, кроме него. Он всегда знал, что будет геологом.
Поступал на геологию в Питере. Я зашла на факультет посмотреть список поступивших, но списка не обнаружила. Зашла в деканат:
-Где списки поступивших?
-А кто Вас интересует?
-Левит.
-Наш Миша?! Конечно, поступил!
Всегда и повсюду был всеобщим любимцем.
Стал полевым геологом. Экспедиции на Дальний Восток. Самозабвенно любил эти края.
Не верил, ни к какой религии не принадлежал, иногда заходил в православные храмы, побывал на Валааме. Никогда себя не берег, Бог его оберегал.
Обычный для него случай. Хирург настаивает на ампутации пальцев ног. Он, как всегда, от ампутации отказывается. Наконец, хирург говорит, что может помочь одно немецкое лекарство, если его достать...
В справочной аптеке такого названия нет. Все-таки звоню одной знакомой, аптекарше.
- Я его сегодня в руках держала! - Оказалось, что она перешла на новое место работы и сейчас принимает аптеку бывшего санатория ЦК. И сегодня держала в руках ампулы на полный курс. Их когда-то выписали для члена Политбюро, но колоть почему-то не стали. Так и лежат. Срок годности прошел, но рука не поднялась выбросить.
Хирург не поверил, когда увидел ампулы. Помогли.
Он не смог найти себе места в постсоветской жизни. Долго мыкался, потом уехал в Израиль, там тоже не нашел себе места, бомжевал, его изувечило в ДТП.
Всегда звонил и поздравлял восьмого марта, где бы он ни был. После моего крещения стал поздравлять два раза в год – на Пасху и Рождество.
Прошлое Рождество позвонил 7-го днем, часа в четыре, сказал, что записался на экскурсию «Рождество в Вифлееме», но перед Новым годом одолжил на день все свои деньги – так и не вернули, не смог поехать. Спрашивал, где еще храмы открыты, куда можно попасть. Я не знала.
Очень хочется, чтобы в это Рождество он добрался. Или в следующее...

ОТРАЖАТЕЛЬ

Стала замечать у некоторых женщин на сумках нелепые цветные бляшки. Очень странные и дикие, но неудобно спросить, зачем такое носят... Вдруг знакомая дарит мне бляшку салатного цвета и объясняет, что это отражатель, что он виден в лучах фар, что его надо обязательно носить и скоро людей без отражателей штрафовать будут. Не поверила, спросила у священника. Оказывается, правда. Пока еще не штрафуют, только агитируют, а потом штрафовать начнут.
Не ношу. Уж очень противно.
В начале Рождественского поста по дороге в храм вижу в парке макет – силуэт ангела с надписью. В переводе с латышского: «Пешеход, без отражателя станешь ангелом». И такие макеты повсюду понаставили. А кем станет пешеход с отражателем, не сказано.
Очень мне эта надпись понравилась. Хожу без отражателя и каждый день себя в зеркало рассматриваю – нет, на ангела не похожа. Но я не теряю надежды, может быть, к Рождеству...

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОСТ

Моя подруга воцерковилась пару лет назад. Дочка невоцерковленная и антиклерикальная, а внук кое-что слышит и понимает. И крест стал носить, только на физкультуру надевать стеснялся. Позавчера вечером зашла она к внуку, видит - крест отдельно от него.
-Почему?
-Не хочу.
Ну что тут сделаешь...
А вчера днем были с ней на панихиде. Только панихида кончилась, ей дочка на мобильник звонит - мальчик на уроке физкультуры небольшую травму получил, она его домой везет и просит, чтобы бабушка вернулась с ним посидеть.
Бабушка помчалась домой. Спрашивает у внука:
-Понял, зачем крест нужен?
-Да понял, понял уже.
Надели крест, помазали больное место мазью. Через некоторое время бабушка спрашивает:
-Ну как ты?
-Совсем ничего не болит.

СВЕТ

В дни рождественского поста один человек мне рассказал, что на своей первой исповеди видел свет между собой и священником. Многим людям в начале пути Бог показывает что-то особенное для его укрепления, но эта история меня очень сильно зацепила и не отпускала. Думала о том, что этот свет всегда есть между нами и священником (и в таинствах, и в благословении, и в беседе), и мы всегда должны помнить об этом, хотя мы этого света и не видим.
А сегодня на воскресной литургии подумала о том, что этот свет есть между мной и любым другим человеком, с которым я общаюсь, и что об этом всегда надо помнить.
Не дай мне забыть, Господи!
Диагностика семейных отношений
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Изображение

Мандарины


Рождественская байка

Три года назад довелось мне в одном одиннадцатом классе педагогический эксперимент проводить по теме диссертации. Протестировала учеников - и в путь. Более менее все раскачались, разговорились, один Денис никак не поддается, не найду к нему ключик. Протестировала его поглубже: крайняя степень тревожности и сниженная эмоциональность.

Сели в лаборантской поговорить. Красивый парень, умный, но зачерствел душой. Договорились с ним до мировоззренческих возгрей. "Жизнь, - говорит, - дерьмо, хочу свободного полета... с крыши головой вниз."

Тут меня что-то осенило, вернее, надоумило. "Ладно, - говорю, - улетай - твоя воля. Но вот только последнее дельце сделай. Ради меня, совсем времени нет, так ты за меня. Через три дня Новый Год, потом Рождество. На вот тебе денег, пойди купи ящик мандаринов, занеси детям в детский дом (был тут у нас в лесочке, дети от трех до шести содержались). И каждому лично в руки раздай. Только каждому, лично и в руки."

Пошел, купил, в детдом повез. Я себе места не нахожу: вдруг что случится, вдруг потом на крышу полезет. Позвонила знакомой воспитательнице, предупредила, что парень должен с мандаринами приехать, Денисом звать, хочет детям лично раздать. Дескать, чтобы не препятствовали.

Сижу, трясусь. Знакомая перезвонила, говорит, был парень, раздал, лицо каменное, бледный, руки колотились.

Через час вваливается ко мне Денис, ревет, дрожит: "Елена Михайловна! Простите меня! Дурак я! Не буду больше!"

Говорят, он потом на каждый праздник детям то конфеты, то мандарины привозил, пока детдом не расформировали. Как-то он сейчас?
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Антонина Федоровна


Изображение

ЛЮБУШКИНА РАДОСТЬ

Любушка задержалась в детстве. Многие однокашницы уже по второму ребёночку в каляске катают, а Любушка и о замужестве не задумывается. Были ухажеры, да нет их. Как-то они все однобоко представляют себе общение с девушкой, и потому ретировались, наткнувшись на Любушкины иголочки, терялись где-то во вчерашних днях. Может быть Любушка и поспешила бы оставить отчий дом, но здесь было спокойно, приветливо, надёжно. Пока никто кроме родителей не гарантировал ей этого. Родители не назойливы, не достают своей опекой и распросами. Папа заходит в дочину комнату, окидывал всё взглядом, задает пару вопросов, и если у дочери не возникает желания поговорить, уходит к себе - к телевизору. Если долго не выходить из комнаты, мама обязательно прийдёт проверить в чем дело, посияет глазами, пожурчит голоском, и тоже к себе - на кухню. Конечно не всегда так спокойно было. Была черная, даже мрачная полоска в жизни Любушки, но вспоминалось всё уже без боли и тревоги, по взрослому.

Любушка рассматривала свои детские фотографии. Эдакая помпушечка с двумя огромными бантами, с ямочками на пухлых щеках, с ручками и ножками в перетяжечках, она выделялась среди своих сверстников миловидностью. Любушка отодвинула альбом с фотографиями и с тоской глянула в зеркало. Нос картошкой, брови широкие и светлые, впалые щёки, длинная шея, руки-ноги как верёвочки. Любушка отвернулась от зеркала и стала смотреть в окно. Летние каникулы начались неделю назад. Девчонки заходили, звонили, пытались вытащить Любушку на пляж позагорать, или погулять вечерком, или на дискотеку. Мама отпускала, а Любушка не шла. Она вообще не хотела выходить на улицу. Маме только один раз удалось со скандалом выпроводит Любушку в магазин за хлебом. Вернулась она быстро и заявила, что больше никогда не пойдёт в магазин. Мама хотела, что-то возразить, но Любушка шмыгнула в свою комнату и захлопнула дверь. И теперь она старалась спрятаться за своей дверью каждый раз, когда родители были дома. На улицу ей было выходить невыносимо, все смотрели на неё с усмешкой: ну и руки! ну и ноги! мордочка с гульку! а нос-то! Когда родители уходили на работу, наступала свобода. Можно включить музыку погромче или смотреть телевизор. Случайно прочитала бегущую строку внизу экрана:"Объявляется набор в школу моделей...Приглашаются юноши и девушки от 13 лет...Рост от 170...ул....тел..." Сердечко подпрыгнуло! Мама сейчас должна прийти на обед. Мама, конечно удивилась, увидев дверь в комнату дочери распахнутой, ещё больше она удивилась радостному родному личику. Доча выросла уже выше мамы, стройненькая, хорошенькая и умненькая. Мама никак не могла привыкнуть к этому сидению в комнате в полном одиночестве, не видела к этому причин, но достучаться до дочери не могла. И когда Любушка показала маме бегущую строку, мама обрадовалась, надо попробовать, иначе ребёнок совсем закиснет и зачахнет дома. В коридоре у двери заветного офиса разноцветье хорошеньких девушек в умопомрачительных нарядах, с замысловатыми причёсками и бледними лицами. Видно, что эти лица привыкли прятаться за спасительным макияжем, а в этот офис с макияжем не пускают. Любушка старалась спрятаться за маму, пусть лучше её рассматривают - она симпатичная. Да и наряд у Любушки так себе, что называется - для деревни сойдет. Когда Любушка увидела в каких нарядах прибывают городские девушки, последние капельки уверенности куда-то улетучились, и она уже дожидалась своей очереди лишь только потому, что потрачены деньги на дорогу и чтобы мама не расстраивалась из-за напрасно потраченного дня. Любушка уже корила себя, что поддалась моментально возникшему соблазну стать моделью. Ну не было такой мечты никогда, и откуда возникла эта уверенность, что она сможет, что у неё получится? В офис можно было не заходить, и так понятно, что такую замухрышку на подиум не пустят. Вот и Любушкина очередь, девушки проводили её призрительными взглядами. Любушка юркнула за приоткрытую дверь и замерла:"Ой, какая красивая девочка",- услышала Любушка. Глазки у неё вспыхнули, щеки зарозовели, спина выпрямилась."Ой, какой шикарный волос". Любушку обмеряли, распросили, всё записали, вручили карточку...Ура!!! Ура!!! Ес!!!Ес!!! Она подходит по всем параметрам! Её приняли! Хотелось попрыгать, повизжать, помохать руками, покружиться. Но надо себя держать достойно, она ведь будущая модель. Рисовалось уже что-такое сказочное, всё в кружевах, драпировочках, кудряшках, всё засыпанное охапками цветов, высвеченное фотовспышками, в глянцевом блеске журналов. Но уже менее чем через год Любушка поняла, что всё на самом деле далеко не так прекрасно. Внешности и роста маловато, надо иметь твердые локотки, крепкие кулачки, острый язычок. Ум остаётся не востребованным. Безконечные дифиле, кастинги, фотосессии, примерки. К подъезду скользят машины спонсоров. Директор с голубой прической в изящных туфельках: "Ах! Вы про нас не забыли! Могли-ли мы надеяться." Всех встретила-приветила. "Ах, какой Вы нам дизайн обеспечили!" А девочкам в раздевалках: " Ты бы ещё лыжи напялила! Возьми туфли на два размера меньше." "Где твоя талия пятьдесят восемь? Мне коровы не нужны!"

Ах, юнность! Ах, наивность! Как же стремяться девчушки доказать всему миру, что они могут покорить мир! Что они достойны обожания! К концу показа боль везде. Шея, спина, локти, щиколотки и даже улыбка - всё болит. Вспышки, цветы, аплодисменты - всё мимо. Не замечаешь этого - весь подиум забросан липкими взглядами дяденек. После показа дяденьки лезут за кулисы, несут с собой свои животики, приклеивают свои влажные руки на талии девушек. А девушкам от тринадцати... Нет. Нет. Нет. Это не моё.

Школа уже отзвенела последним звонком. Уже тянулась студенческая жизнь, однообразная, серенькая. Учеба давалась легко. Зачеты, "автоматы". Подружка позвала для поддержки - очень ей хотелось поучавствовать в вузовском конкурсе "Мисс..." Пошли вместе. Взяли Любушку. Титул "Мисс..." Любушке и достался. Подружка обиделась. А у Любушки столько знакомых появилось! На перебой стремились пообщаться! Вызванивали, упрашивали подвезти, проводить, приглашали составить компанию. Ах, ах! Все так милы! И с чего это такая любовь к ней? Или это любовь к титулу? Любушка влезла в широченные брюки, безформенную кофту толстой вязки. Косметику долой, широкие брови срослись на переносице. Шикарная охапка волос упрятана в гульку на затылке. Поклонники исчезли. Не помогала даже Любушкина улыбка. Все регалии и фотографии долой, всё забыть.

Весенним днём Любушка возвращалась домой в переполненном автобусе. К конечной остановке народу поубавилось. Любушка плюхнулась на освободившееся место, рядом кто-то аккуратно присел. Ничего себе! Священник! Он тоже вышел на конечной. Оказалось священник ехал к тяжело больной женщине, но в этом поселке он впервые. Назвал адрес и попросил Любушку указать дорогу. Расспросил про учебу. Пожелал Божьей помощи. И ушел. Любушка постояла, глядя ему в след. Что-то волнующее произошло, что-то изменилось. Любушка попыталась понять, осознать, но мама ждёт, надо идти. Просто показалось. Потом за суетой она забыла об этой встрече. И вот - спешите удивляться, серым осенним днем приходит Любушка домой, а там священник, тот самый. Заспешил, ушел. Опять осталось неуловимое чувство. Нет не тревога. Не тоска. Не восторг. Любушка поняла - в тот раз ей не показалось, всё-таки что-то изменилось. Тихая радость затеплилась где-то там в глубине сердечка. И это чувство её уже долго не покидало, но объяснить она его не могла. Наверное любовь. Но не к конкретному человеку, а ко всем кто её окружает, к каждому встречному. И даже к каждой былинке, листочку, солнечному лучу и воробъю на подоконнике.

У мамы появились новые книги. Молитвослов. Потом Библия. Закон Божий. И ещё какие-то книжицы. Мама над ними просто зависала, и Любушке стало любопытно что же там. А там было о совсем иной жизни. Любушке захотелось туда. Когда она в след за мамой переступила порог церки, то сразу попала в облако той тихой радости. С икон смотрели лики родными глазами. Любушка присела на скамеечку и пыталась осмыслить что с ней происходит, прислушивалась к тишине вокруг, к сердечку, неожиданно затрепыхавшему. В уголках глаз щикотались слезинки. Вот оно то, что изменилось. Что-то внутри подсказало ей - Любушка пришла домой. Долго где-то ходила-бродила и вот пришла. Как же она не видела? Столько раз проходила-проезжала мимо церквушек! Как же она не задумалась кто ей не дал затеряться и сгинуть там, где она попыталась найти подтверждение своей значимости. Любушке новогодние праздники уже не показались чудесными, ничего волшебного она не ждала в эту новогоднюю ночь. Она ждала другого праздника.

Креститься поехали морозным утром. В такой мороз мало было желающих выйти из дому. Шли пустынными улицами, навстречу - колючий ветер. За поселком на трассе пусто. Ни одной машины ни туда, ни обратно. Только мелькнула мысль, что обморозимся, рядом притормозила скрипучая таратайка. Водитель радостно сообщил, что седьмого января у него день рождения и он по такому случаю довезет их прямо до места. Довез. Денег не взял. Неожиданно объявил, что он их ангел и уехал в обратном направлении. Может быть и в самом деле Ангел. Ему ведь так никто и не сказал куда, собственно, надо ехать. Выяснилось, что автобусы в этот день не ходили. После крещения Любушка долго не хотела снимать крещальную рубаху. Поверх рубахи надела длиннющую широкую юбку, свободный свитер и так ездила на занятия в институт. Ей казалось - если снимет рубаху, то опять потеряется и уже никогда не найдет дорогу домой. Потеряет обретённую радость. Дома так спокойно и надёжно.
Последний раз редактировалось Лена Е 07 янв 2008, 16:09, всего редактировалось 1 раз.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Антонина Федоровна


Изображение

ПРО КРАСИВЫЙ КРАН
(сказка-мечта)

На заброшенной стройке вырос лесок. Деревца и кусты дружно подросли, закрывая собой бетонные блоки и обломки кирпича. Уже птицы облюбовали новое место, свили гнёзда, вывели птенцов и собирались улетать в теплые страны.

В солнечный августовский денёк, когда никто не ожидал ничего плохого, пришли рабочие, и весь лесок вырубили, остался лишь небольшой Кустик у самой канавки. Образовавшийся пустырь Рабочие огородили высоким забором. Они так торопились, что чуть Кустик не затоптали. Бедный Кустик дрожал каждой ветоточко, каждым листочком. А рабочие никак не могли успокоиться, привезли на пустырь много железных конструкций и целый день суетились, соединяли их, монтировали что-то загадочное. Кустик смотрел через щель в заборе, и ему хотелось поскорее понять, что же там будет вместо деревьев. На заборе копошилась старая ворона, перья чистила и за рабочими наблюдала. Ей тоже было интересно узнать, что получится из этой груды железок. К концу рабочего дня над пустырём красовался кто-то желтый, высоченный, почти ажурный. « Кран. Кран, » - мрачно прокаркала ворона и улетела. «Ах! Какой он красивый, этот Кран!» - прошелестел Кустик. Кран посмотрел вниз, но никого не увидел, такой он был высокий.

Утром Кустик всеми веточками припал к забору, чтобы увидеть, что будет дальше. Рабочие стали привозить на пустырь кирпичи и огромные плиты, а кран важно двигался по пустырю и мастерил что-то грандиозное. Это продолжалось много дней. Уже близились холода. Уже почти все листья облетели с Кустика. Прилетела ворона, покрутила головой и объявила: «Крах!» Кустик расстроился, он понял, что лес на этом месте уже никогда не вырастит. «Что же будет со мной?» - загрустил Кустик, сбросил последние листочки и уснул.

Проснулся он уже весной. Его разбудили прибежавшие к забору дети. Они долго наблюдали за работой Крана. Кустик несколько раз услышал слово дом. «Дом? Что же это такое?» Кустик заглянул в щель: «Ах! Вот он какой - этот Дом! Такой большой! Вырос и места для деревьев не оставил.» «Крах! Крах!» - вопила Ворона с крыши Дома. Через несколько дней рабочие убрали забор, увезли весь мусор. Вскоре и люди поселились в Доме, а Кран перебрался на другой край пустыря и оттуда любовался на своё творение. Дом получился прямоугольный, с ровными окошками, с множеством балкончиков, с крышей из шифера. Кран мечтал построить таких Домов много. Очень много. Людям нужно жильё.

А Кустик грустил, он думал, что деревья никому не нужны, что скоро придут рабочие расчищать место для Нового Дома, и он - Кустик угодит под топор. Но боялся он напрасно, люди из Нового Дома задумали доброе дело. Вокруг Кустика они вырвала бурьян, убрала мусор. И вскоре рядом с Кустиком были вскопаны клумбы , поставлены скамеечки для бабуль, качели для детей. Кустик от радости стал очень быстро расти и превратился в большой раскидистый Куст. В жаркий день можно было укрыться в его тени.

Красивый Кран видел, что все, сидящие на скамеечках, любуются Кустом, цветами на клумбах, а Дом как бы и не замечают. И птицы приметили для себя этот Куст. Кран посмотрел на одинокую ворону, сидящую на крыше его Дома и задумался. Нет, следующий дом он построит совсем иной. Рабочие уже привезли кирпичи и плиты для новостройки, а Красивый Кран всё размышлял. И вот он придумал! Работалось Крану легко. Новый Дом рос быстро. Но какой это был Дом! Множество арок, башенок, лесенок украшали Новый Дом. На балконах лёгкие витые решетки. У парадного подъезда колонны, а крыша предполагалась из голубой черепицы. Садовник уже высаживал вдоль Нового Дома деревья и кусты, рабочие укладывали дорожки из брусчатки. Как же обрадовался Красивый Кран, когда увидел под одним из балконов гнездо ласточки. А позже и другие птицы нашли себе укромные места для устройства гнезд - суетились воробьи, ворковали голуби. Кран стал работать ещё быстрее. Он уже придумал каким будет Третий Дом. Рабочие только начали завозить кирпичи для Третьего Дома, а Кран уже мечтал о Следующем Доме. Он будет самым красивым и самым высоким.

Куст не увидел этой новостройки. Уснул, холода наступили. Зимой вокруг Куста вырос сугроб, такой высокий, что только макушки веток торчали из сугроба. Сквозь дремоту Куст слышал, как Кран перемещался по новостройке, деловито поскрипывал тросами, радостно гудел моторчиками. "Что же он придумал? Что строит?" Иногда Кусту казалось, что он видит этот Следующий Дом - высокое крыльцо, огромная двери, высокие узкие окна с разноцветными стёклами. Однажды по ближайшим домам, по дорожкам, по сугробу в котором дремал Куст, заиграли отблески . Они падали с высоты. Что-то блистало на самом верху Следующего Дома. Оно сверкало как солнце. Или это само солнце опустилось на крышу? Ещё через некоторое время Куст понял, что Кран завершил работу над Следующим Домом: "Наверное придумывает Очередной Дом", подумал Куст и вдруг услышал мелодичный звон. Он догадался, что Кран не мог издавать такие звуки. И правильно, догадался. Звуки плыли и нарастали от Следующего Дома. Это был праздничный колокольный звон. Рождество! А как правильно называется Следующий Дом? Верно. Храм. Но Куст узнает об этом потом. Наверное дети расскажут весной.

Кран молча стоял в сторонке и поглядывал на сугроб под которым дремал Куст. Кран мечтал, как весной Куст проснётся и увидит красивые дома, Храм с золочеными куполами, новые аллеи вдоль дорожек. А там и птицы прилетят. "Вот как бывает, - размышлял Кран, - я его и не приметил за забором, а он научил меня Красоту видеть. Я думал людям только жильё нужно, а им тоже красота нужна. Как им понравился Дом с куполами! Сколько там народу собирается! А на праздник-то сколько пришло!" Кран ещё порассуждал о том, что весной садовнику будет много работы. Надо высадит деревья и кусты возле новых домов. А возле Дома с куполами сад устроить, на видном месте ель посадить, а рядом выложить из камней пещерку. Как она называется? Вертеп. А для чего возле Храма нужены Вертеп и ёлочка? Правильно! Чтобы на Рождество возле Храма красиво было!
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Антонина Федоровна


Изображение

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ УЛЫБКА

За несколько дней до Рождества наш отец Андрей заболел. Не просто захворал, а заболел. Понадобилось причастить кого-то в дальней деревушке. После бурана дороги были ещё не расчищены. Автобусы ходили только по трассе, и до деревушки отцу Андрею пришлось идти пешком. На следующий день слёг с высоченной температурой. Рождественскую службу в нашем храме отменили. Повздыхали мы, помолились о здравии батюшки и решили поехать на Праздник в городской храм.

Приехали рано утром. Всеночное бдение уже закончилось, до утренней службы было ещё много времени. Воспользовались им - святынек в храме много! Выяснили где будут принимать исповедь и вышли в притвор посидеть на лавочке. Народ уже начинает прибывать на службу. Раскланиваются, поздравляют друг друга. В углу притвора винтовая лестница на колокольню. На ступеньках спит девушка - работница храма. Ни поскрипывание и хлопание двери, ни шуршание шагов, ни приглушенные разговоры ей не мешают. На её лице едва заметная улыбка. Что-то видит во сне? Что? Или кого? Кто может сниться на Рождество? Младенец? Богородица? Ангелы? О чем её сон? Многие задерживают взгляд на спящей девушке, и от её улыбки светлеют их лица. Сама не зная того, она делится со всеми чем-то своим радостным, увиденным во сне.

" Батюшка пришел. Батюшка пришел," - передалась весть по церкви. Девушка проснулась, и как в продолжении сна всё с той же улыбкой скользнула вниз по ступенькам, сложила руки:"Отец Игорь, благословите." После службы бережно несем праздник домой. Не растерять бы его, сохранить бы в душе ликование или хотябы радостную тишину. Ах, как не хочется осуетиться.



У "Рождественской улыбки" неожиданно для меня появилось продолжение. Некий Олег обратился ко мне с просьбой: "...ой, а можна меня познакомит с той девушкой? и влюбить в друг друга?" Но ведь я не знаю имени этой девушки и видела её только однажды. Впрочем, можно было начать поиск, который мог увенчаться успехом, на Рождество каких только чудес не бывает!. На что Олег возразил на не понятном для меня интернетовском сленге: "В вашем рассказе.))) ловите тему)))". Ох уж эта молодежь! Через некоторое время пришло понимание - Олег просит продолжить рассказ.
И вот какое послание я отправила шутнику Олегу:
... На кануне Рождества Олег шел по заснеженной улице Хабаровска в сторону Амура. На великую реку хотелось посмотреть. Зимой не особенно-то рассмотришь это величие, но когда ещё приведется побывать. Широкая длинная лестница спускалась к самой набережной. С Амура дул леденящий ветер и спускаться к берегу не хотелось. Но пошел. С набережной хорошо виден мост. Там за мостом, на левом берегу приютился поселочек. Олег знал, что там живу я, и буду рада его видеть, не смотря на то, что знакомы мы пока только по интернету. У него мелькнула мысль, что хорошо бы заехать в гости и познакомиться, но через три часа ему надо было быть в аэропорту и он ограничился коротким разговором по телефону.
На набережной пустынно, то-ли время года не то, то-ли час не урочный. Постоял, попрыгал. " Бр-р. Как тут народ выживает? Ух ты! Рыбаки на льду! Чокнутые. Надо убегать." Сквозь кроны деревьев, где-то наверху блеснул золотом купол церквушки. Олег решил зайти из любопытства - а вдруг это та самая церковь, и девушка там, на ступеньках лестницы. Служба уже закончилась, но народу в храме было много. Вот лестница. А девушка с улыбкой где? Не уберегли? Омрачили? Или затерялась? Олег уже без цельно побродил от иконы к иконе, полюбовался огоньками свечек. Слева от выхода из храма несколько человек чего-то ожидали. Чего? Оказалось - сейчас выйдет отец Игорь, будет исповедь принимать. Олег обратил внимание, что некоторые из ожидающих рассматривают роспись на западной стене храма. Роспись впечатляла, особенно та её часть, что за спинами у ожидающих - ад. "Ну, нет. На Рай приятнее смотреть." Взгляд Олега остановился на девушке в белом платке.Она стояла на фоне Рая и была как бы неотемлемой его частью. Фартук - значит работает здесь. И улыбка! Вот точно такая, как в в том рассказе. "Девушка, скажите пожалуйста..."
"...Венчается раба Божия ... рабу Божиему Олегу..."
... Я сидела на скамеечке в притворе храма, ждала батюшку. Бывала я здесь очень редко. Мне не нравится суета в городских храмах. Молящихся в будний день не так уж и много, а в основном заходят свечки поставить, да побродить по храму. Слава Богу, хоть так заходят. Может Господь приведёт, остановятся, зазвучит в душе молитва. А вот и батюшка из алтаря вышел. "Отец Олег, благословите!.."
Последний раз редактировалось Лена Е 08 янв 2008, 12:03, всего редактировалось 1 раз.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Виктория

Изображение

Написано со слов брата моей подруги - Шуфертова Максима

ЭТО ТОЖЕ РОЖДЕСТВО
Быль

Когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах (2 Кор. 5, 1).


4 января 1994 года умер мой отец, Шуфертов Владимир Николаевич.
Папа умер внезапно, от остановки сердца. Ни мама, ни я этого не ожидали. Отцу была сделана операция на сердце, и, как нас уверяли и как нам казалось, удачно. И вдруг…

Неожиданная кончина горячо любимого человека до такой степени потрясла нас с мамой, что мы в буквальном смысле доходили до отчаяния.

Тогда я ещё почти ничего не знал о духовной жизни. Да и крестились мы с папой только-только — незадолго до операции… Лишь несколько лет спустя я постиг действительный смысл происшедшего, а в те дни… Уныние, тоска… А главное — мысли, мысли, одна горше другой, раздирали голову.

Жизнь продолжалась… Нас с мамой поздравляли с Рождеством, утешали, напоминая о том, что смерть - это не конец, а продолжение жизни…

«Понимаешь, - объясняла мне крёстная, - грех Адама и Евы принёс на землю зло и смерть, от которых Бог обещал нас избавить. Как ты думаешь, каким образом? Рождением Спасителя. В эти святые дни мы празднуем не просто Рождество Христово, день Боговоплощения, - мы празднуем исполнение этого обещания. Поразмысли: Сын Божий стал Человеком, приняв человеческое тело. Для чего? Для того чтобы им пострадать на Кресте за наши грехи, победить диавола и, значит, смерть, а следовательно, и открыть нам двери рая. Максим, знаю: любишь отца. Отец любил тебя. Любовь его вместе с душой перешла в Царство Любви, где без любви ничего не может быть… Господь учил нас любить всех. Так неужели, уча нас здесь, на земле, любить друг друга, Бог будет по смерти отлучать нас от этой любви? Земная жизнь — лишь первая стадия жизни вообще. Жизнь продолжается вечно. Не здесь, на земле, а там, за гробом, — конечная цель человеческого бытия. Там ты и встретишься с отцом. Только… Только ты живи так, чтобы встретиться…».

Но что я мог сделать со своими эмоциями? Боль не уходила. «Папочка, папочка, неужели ты покинул нас навсегда, неужели никогда-никогда мы не увидимся?..»

Наступило очередное утро без папы. Один на один с горем, я ушёл в свои мысли, переживания, воспоминания…

Вдруг что-то заставило меня взглянуть на дверь. В комнату входил… отец. Сложно описать чувства, охватившие меня в тот миг: и изумление, и радость, и надежда, и… Словом, ошеломление было так велико, что первые мгновения этой встречи я так и не смог вспомнить. Не запомнил и начало разговора.

Не сразу заметил и двух других людей. Вернее, не людей. Лишь много позже я понял, что это были Ангелы — существа, в самом деле, бестелесные, светлые, ясные, видимые и как бы прозрачные. Ангелы сопровождали папу: один был слева от него, другой — справа.

Папа. Папочка. И я с ним разговаривал!!! От отцовских слов на душе с каждой секундой становилось легче. А потом пришла радость — радость какая-то неземная, мне дотоле неведомая…

В память врезался лишь конец разговора. Его я позже записал, а бумагу с содержанием его ношу всегда при себе.
— Ну, мне пора, — начал прощаться отец.
— Папа, а где ты?
— В другом мире, — спокойно ответил он.
А я, в отрочестве и юности начитавшийся фантастики и знавший о загробной участи усопших только из подобных книг, наивно спросил:
— На другой планете?
— Нет, — улыбнулся отец, — в другом мире.
— А как там, папа?
— Там, сынок, хорошо.
— А ты там такой же, как тут?
— Нет, там всё по-другому.
— Но там хорошо?
— Хорошо, очень хорошо, — кивнул отец. — Мне пора.
— Ну, ты приходи, — робко, но с надеждой попросил я. — Придёшь?
— Приду.
— А на сорок дней придёшь?
— Приду.
И опять я с той же наивностью и настойчивостью осведомился:
— А потом ты уйдёшь на другую планету?
— Нет, там всё не так…

И отец, и Ангелы начали уходить. Хотя слово «уходить» вряд ли подходит для этого. Они начали как бы таять… Ни шагов, ни стука входной двери…

Я подошёл к окну. По воздуху, в небо, поднимался отец в сопровождении таинственных спутников…
— Папа! — закричал я.

Отец обернулся… И я увидел его лицо… Нет, не лицо — лик! В его очах было столько небесной любви, бесконечного счастья, блаженства, что малая, совсем крошечная, частичка этих чувств невидимо перелилась в меня. И этого было достаточно. Ушло отчаяние, прошёл страх. Появились вера и надежда. Именно тогда я понял и слова крёстной: «Смерть - это тоже рождество, рождение в новую жизнь».

С этой верой в бессмертие души, с этой надеждой на будущую встречу с любимыми и любящими нас близкими я и живу...

А мама? Мама, находившаяся в соседней комнате, слышала, что в моей комнате происходил разговор. Узнала она и голос отца, но решила, что это слуховые галлюцинации. Она же подтвердила, что в квартиру никто не входил, и никто не выходил. Надо ли говорить, что после моего рассказа о встрече с папой успокоилась и мама. Мы молимся о его упокоении и веруем, что и отец там молится о нас.

И теперь, как некогда написал И. В. Гёте, «при мысли о смерти я совершенно спокоен, потому что твёрдо убеждён, что наш дух есть существо, природа которого остаётся неразрушимой и который будет действовать непрерывно и вечно».
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Татьяна Майза


Изображение


"Хитрость" бабы Дуси

Оксанины родители много работали, и девочка их почти не видела. Утром они отводили дочку в детский сад, забирали поздно вечером. Если сад закрывался на карантин или по выходным дням, когда родителям приходилось выходить на смену, с девчушкой сидела знакомая бабушка. Она никакая не родственница была девочке, просто добрая старая женщина, согласившаяся посмотреть за Оксаной, пока мама и папа зарабатывают деньги. Оксана звала ее - баба Дуся.

На самом деле баба Дуся была очень строгой и неразговорчивой. В ее квартире не было телевизора или хотя бы радиоприемника, и потому царила тишина. Баба Дуся молча вязала, слегка постукивая спицами, прислонив спину к жарко натопленной печке.

В комнате, на огромном старинном зеркале-трюмо, сидела единственная кукла с каштановыми волосами. Временами Оксана водила с ней хороводы перед зеркалом. Когда ей надоедало играть с куклой, она шла на кухню и смотрела в окно на редких прохожих и небольшой пруд. Он служил зимой катком для детей, но каталась Оксана на нем редко, потому что баба Дуся часто болела и почти не выходила из дому, а девочку пускать одну не решалась.

В доме было тоже довольно неуютно. Из углов в комнате и на кухне на девочку внимательно смотрели нарисованные люди. Баба Дуся говорила, что это святые, и они все видят и слышат. Оксана не хотела играть под их взорами и большую часть дня она проводила сидя за столом в кухне, рисуя в тетрадке, рядом с бабой Дусей.

А еще Оксана очень боялась ходить мимо сада, что стоял за высоким забором позади дома. Его охраняла злая собака. Порой, когда девочка шла запирать ставни, она проходила мимо забора, и в щелях, между досками, видела, что собака крупная как медведь. Ее внимательные глаза ловили каждое движение девочки, и сердце у Оксаны уходило в пятки от страха. Малышка быстро закрывала окно и убегала поскорее от жуткого места, но рассказать кому-либо о том, что боится, стеснялась.

В углу комнаты возвышалась этажерка с фотографиями дочерей бабы Дуси, живших в другом городе, и детскими растрепанными книгами, а на самом верху ее - самодельная шкатулка из открыток, покрытая лаком и похожая на дворец. Оксане так хотелось поиграть с ней и посмотреть на содержимое шкатулки, но баба Дуся не догадывалась об этом и никогда ее не давала.

Полкой ниже лежал коричневый кожаный футляр из-под очков. Оксана не знала, были ли там очки или нет. Баба Дуся никогда им не пользовалась.

В углу комнаты, напротив угла с иконами, стояла железная кровать с пуховой периной и взбитыми белоснежными подушками и такой же белоснежной, но ветхой простыней. Однажды Оксана видела, или ей только показалось, как баба Дуся зашивала дыры на простыне самым волшебным способом. Она заштопала дыру, прогладила чугунным утюгом, а потом эту нитку вытащила и зашила ею же следующую дыру. Оксана тогда поняла, что баба Дуся колдунья, и решила избегать смотреть ей в глаза, вдруг старуха ее заколдует, что тогда будет. Тем более, что баба Дуся иногда прыскала все углы водой, что-то шепча тонкими губами себе под нос.

В общем, Оксана не хотела ходить к бабе Дусе. Но родителям же не объяснишь. Другое дело в садике. Там и поиграть можно и побегать. А у бабы Дуси сиди себе в углу и бойся. Даже дышать страшно.

Баба Дуся не особо любила чужих детей. Но к Оксане привязалась. Хорошая девочка, скромная. Всегда молчит, не мешает, вопросов не задает. И родители в долгу не остаются, то муки, то сахарку, то картошечки, а где и воды принесут, дров наколют. Много ли бабке надо?

Беда только хворать много стала. То спина заболит, то ноги не идут. Приходится девчушку посылать окна закрывать, а ставни тяжелые, наверное, едва справляется, но молчит, не жалуется. А иной раз дровишек принесет из сарая. Притащит несколько поленец, только-только хватает на растопку. Работящая девочка, не то, что ее собственные дочери. Никогда не помогали. Все просить по несколько раз требовалось. Как птицы щебетали целыми днями, а потом вспорхнули и улетели, замуж вышли. И не видела как они большими стали. Дом-работа, дом-работа, так и жизнь промчалась. До самой пенсии за станком простояла.

Привыкла баба Дуся к Оксанке, полюбила как внучку. Без нее и дом тоскливым казался. Молитвы утренние прочитает и ждет, пока день до вечера дотянется.

Родители Оксаны рады были, что бабушку хорошую нашли, есть с кем дочь оставить. Да и верующая она, значит порядочная. Их-то родители умерли. Потому и не было у Оксаны родной бабушки. А как же ее не хватало!

Привыкла Оксана к бабе Дусе, решили родители. Можно и на ночь оставить, если потребуется. Дело молодое, погулять хочется. В долгу не останутся перед бабкой. А тут и праздники на носу самые любимые - Новый год, Рождество. Несколько лет уже не отмечали в кругу друзей. Ребенка не возьмешь с собой, друзья пока не женатые в основном, без детей, гуляют на полную катушку, куда ж ребенка тащить. Да баба Дуся и не против праздник с их дочкой разделить. Как сказали, что Оксаночку приведут, так обрадовалась, есть с кем пережить Новогоднюю радость. На Новый год чайку попьют, а если и на Рождество приведут, то и тогда найдут развлечение.

Приготовили подарок для бабы Дуси - серый пуховый платок, шикарный, пушистый, теплый. Обернули в серебристую бумагу и красной ленточкой подвязали.

- Ксаночка, вот тебе подарок для бабы Дуси. Я положу его в пакет. Как только двенадцать часов пробьет, подари его бабушке, - сказала мама.
- Мама, мамочка, не оставляй меня бабе Дусе на ночь. Я тебе не говорила, но она ведьма. Она злая колдунья. Я боюсь ее.
- Да что ты, дочка. Ведьмы только в сказках бывают. Нехорошо так говорить. Надо прощения у бабы Дуси попросить за такие мысли. Она любит тебя как свою родную внучку, а ты о ней так говоришь. Сегодня же попроси прощения.

Всю дорогу проплакала Оксана. Упиралась ногами, руками била маму в бок. Но мама была непреклонна. "Конечно, все это глупости детские, воображение, - решила она. Менять планы из-за детских капризов она не собиралась. - Сейчас придем к бабушке, и девочка успокоится. Все как всегда будет".

- Прости, баба Дуся, - навзрыд сказала Оксана, когда они зашли в дом.
- Да что вы, зачем же вы так. Не ругайте девочку, - сказала баба Дуся, - она права, я действительно колдунья. Только я добрая колдунья. И у меня есть подарочек для Оксаночки.

Баба Дуся достала из шкафа красную кофточку, которую вязала недавно для внучки, но внучку так и не привезли, все некогда детям родным мать повидать.

- Посмотри, вот эта кофточка - волшебная. Она не только тебя согреет, но и оградит от всяких обидчиков.
Оксана взяла кофточку, как раз в пору пришлась. Посмотрела в зеркало, ах, как хороша она в ней. И так повернулась, и другим боком. Не налюбуется.
- Нравится? - спросила баба Дуся.
- Очень, - сказала Оксана.
- Ну вот, а если останешься со мной, то я тебе еще один подарочек подарю, который ты никогда не забудешь. Остаешься?
Оксана посмотрела на маму, все еще сомневаясь. Потом улыбнулась.
- Остаюсь.
- Ну, вот и славно. Сейчас чайку попьем, я для тебя пирог испекла, тоже волшебный. Каждый кусочек моего пирога, который ты съешь, прибавит тебе радости в Новом году, - сказала баба Дуся.

Потом баба Дуся достала из футляра детские очки с розовыми стеклами.
- Вот мой подарок тебе. Это не простые очки. Когда тебе будет грустно, и захочется плакать, ты надень их, и мир окрасится в розовый цвет, уйдет печаль. Вот увидишь, - сказала баба Дуся.

Оксана надела очки и правду баба Дуся сказала, все вокруг преобразилось как в сказке. Свет от электрической лампочки заиграл розовыми лучиками. Девочка бережно сняла их и положила на стол. Будет теперь, чем скрасить серые зимние деньки.

Попили чай и легли спать. Как в облако окунулась девочка в перину. Так прошел Новый год. Оксана перестала бояться бабы Дуси. А на Рождество родители решили пригласить старушку к себе.
Новая Оксанина кофточка так и вспыхивала как огонек то в комнате, то на кухне, когда девочка помогала накрывать на стол, расставляя тарелки и раскладывая ложки и вилки. Как необычно было видеть бабу Дусю у себя дома! Они весь вечер шутили и смеялись.

Наступило время поздравлений. Папа подарил бабе Дусе голубое как небо, постельное белье.
- Зачем вы так тратитесь на меня, мне и того, что у меня есть не сносить до конца дней, - сказала баба Дуся, - ну, что ж, спаси Господи. А у доброй старой колдуньи тоже есть подарок для вас к Рождеству.

Баба Дуся достала шкатулку из пакета, ту самую, с этажерки, и вытащила из нее ключик. "По всей видимости, от старого чемодана", - подумала мама.
- Это не простой ключик, это ключик от моего волшебного мира. Я живу там. Хотя у меня и ноги не ходят, я всегда в нем, и вас сегодня туда приглашаю. Может, вам там понравится, и мы будем там встречаться, когда захотите.

Родители озадаченно переглянулись, не спятила ли, в самом деле старая. Оксана застыла в ожидании чуда.
- А теперь, одевайтесь, мы идем в мой мир, - сказала баба Дуся.

Все еще ничего не понимая, родители оделись и помогли одеться дочке. Баба Дуся покрыла голову подаренным платком, который, казалось молодил ее, хотя может быть, не от него выглядела моложе.
В двери было две замочных скважины, одна из них, та, что пониже, не работала уже много лет и ключи от нее давно потерялись. Ее забили снаружи, но снутри в отверстие вполне мог вставиться ключ. Баба Дуся вручила подарок Оксане.
- Открывай, деточка, ты справишься. Этот ключик любую дверь отворит.

Мама Оксаны отомкнула верхний замок, а Оксана с удовольствием провернула свой маленький ключик.

На улице морозец защекотал Оксане носик. Белый снег серебрился и хрустел под черными валенками. Оксана твердо верила, что сейчас они попадут в самую настоящую сказку.

Каково же было удивление родителей Оксаны, когда они пришли в церковь. Что ж церковь так церковь, в качестве вечерней прогулки. Хитра бабуля, нечего сказать, не хотела одна идти, или побоялась, поздно уже. Но возражать не стали, пусть хоть дитё верит в чудо.

Оксана никогда еще не видела такого великолепия. Самый настоящий дворец, полный золота, огней и счастливых лиц.
- Баба Дуся, ты правда здесь живешь?
- Здесь, моя девочка. Даже когда сижу у печки с больными ногами, в мыслях я всегда здесь.
- А кто эти люди?
- Это мои братья и сестры.
- Не может быть! Так не бывает! Я тоже хочу столько сестер.
- Теперь это и твой мир, можешь приходить сюда, когда захочешь. Тебе все будут рады.

Родители переглянулись. "А ведь правда, так радостно здесь в Рождество, среди этих чужих людей", - подумала Оксанина мама.

Из церкви возвращались молча. Так спокойно было на душе и умиротворенно, что не хотелось ничего говорить, чтобы не выплеснуть чувства наружу вместе со словами.
- Баба Дуся, мне очень понравился твой волшебный мир, возьми нас с мамой и папой к себе, - сказала Оксана, сжимая драгоценный ключик в кулачке.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Татьяна Майза

Изображение

Облачко-тучка

У одной уважаемой серой тучки родилось маленькое долгожданное облачко. С каждым днем облачко росло, наполняясь снежинками. Целыми днями и ночами оно медленно гуляло по небу под присмотром мамы и бабушки – старой знатной черной тучи.

- Никогда не плавай над городом, - учила его бабушка, - бросать снег над городом – дело неблагодарное. Люди стремятся избавиться от него всеми возможными способами. Дворники нещадно метут метлами, огромные мусоровозы вывозят и сбрасывают в реку или что еще хуже, машины превращают в грязное месиво. И потом очень опасно бродить над городом. Всегда можно задохнуться от дыма труб, а некоторые, что самые высокие так палят, что можно заживо растаять. Или ветер кинет на высокую башню, и она разрежет тебя пополам.

- Да-да, не вертись, слушай, что тебе говорит бабушка, - говорила мама, - плавать лучше всего в поле и над лесом. Знаешь, как благодарно вздыхает земля, одетая снегом как белым покрывалом? А деревья? Они не замерзнут даже в самый лютый мороз, если мы бережно накроем каждую веточку. А звери в лесу? Они прячут свои домики под снегом, и им там становится тепло.

Облачко слушало и меж тем росло, превращаясь во взрослую тучку. Так уж получилось, что жизнь туч очень коротка. Их долг служить природе, летом насыщая водой землю, травы, деревья. Прольются дождиком, и поминай, как звали. Зимой, прячут всех от мороза, не пугаясь ледяного ветра.

- А как же земля в городе, ей же холодно? А деревья, они ведь там совсем голые, наверное, стоят? Если мы их не будем одевать, они же замерзнут? – спрашивало облачко-тучка.
- Ну, вот что, малыш! – Строго сказала бабушка. – Чтобы я этих разговоров не слышала! Есть некоторые сумасшедшие тучи лезут на рожон. Наверное, чтобы их считали героями. Да кому они нужны, эти герои! Их через два дня никто уже не помнит. Делай так как тебе говорят! И в город ни-ни!

Но чем больше мама и бабушка отговаривали облачко, уже почти совсем сформировавшуюся тучку, тем больше его завораживало это слово – город. И такой он уже получился – жалко ему было всех. И жалко городскую землю и городские деревья.

Однажды, случилось им проплывать мимо огромного города. Было довольно поздно и мама вместе с бабушкой задремали. Облачко-тучка долго любовалось городскими огоньками издали. По небу доносились радостные возгласы, люди что-то праздновали. Облачко-тучка незаметно оторвалось от родных туч и прошмыгнуло в сторону.
«Я только туда и обратно, - решило оно, - никто не узнает. Я быстренько взгляну на город и вернусь».

Облачко-тучка осторожно влетело в город. Никто не мел улицы, никаких дворников или больших страшных машин.

«Я брошу немного снега, так хочется порадовать землю, никто не заметит».

Облако – тучка бросало снег. Еще и еще. Никто не спешил убирать. Выходили люди на улицы, играли снежками, весело смеясь. Дети повытаскивали санки и побежали на горки. Облачко-тучка было так счастливо, что не замечало, сколько времени оно уже висит над городом. Подул ветер и грубо толкнул облачко в бок. Оно чуть не наткнулось о трубу, но ловко извернулось в последний момент.
Когда оно посмотрело вниз, то увидело площадь, украшенную мелькающими гирляндами и высокой елкой. Облачко решило, что надо ее срочно покрыть снегом, но елка попросила этого не делать. Людям нравится голая елка. Ничего, что ей холодно и тяжелые игрушки оттягивают ветки. Она потерпит. Лишь бы нести радость, особенно детям, часами любующимися ею.

Облачко отлетело от елки и направилось в сквер, где гуляло много людей.
- Какая чудесная погода сегодня! – услышало облачко-тучка. Оно почти растаяло. И эти слова казались сном.
- Ну, так, Рождество.
- Да, как здорово! Как в сказке! Светло- светло! А снежинки какие, ты видел? Крупные и красивые. Я такие в детстве вырезала из бумаги!
Облачко-тучка улыбнулось от счастья и совсем растаяло, упав последними пушистыми хлопьями на благодарную землю.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Наталья Мытарева

Изображение

Новая жизнь.

Танька лежала, задумчиво глядя на облупившийся потолок, причудливо украшенный узорами пробивавшегося сквозь голые ветви березы фонарного света.Мысли бессвязно бродили в её голове, словно стадо бестолковых овец, оставшихся без пастуха.

Итак, сегодня, шестого января в 9.45 утра её жизнь сделала крутой поворот на все 360 градусов...Точнее теперь это была не только её жизнь, теперь их стало уже две, так как она - Танька сегодня дала начало еще одной новой жизни, этим утром в захудалом городском роддоме она стала матерью.

" Мама" - Таня грусно улыбнулась своим мыслям -" да ведь ясама еще ребенок - 17 лет от роду..."

Нет, нет, не стоит даже думать об этом, она еще слишком молода и не готова к такой ответственности, все уже решено - как только её выпишут из роддома, она напишет отказ от ребенка.Сейчас ей ребенок не нужен, да что ей, он никому не нужен! Отчим так орал, проважая её в роддом, что похоже и на северном полюсе все уже знают, что с "этим ублюдком" домой она может не возвращаться. Маму тоже совершенно не обрадовало известие о скором появлении на свет внука , она долго возмущалась Танькиной беспечностью и ругала её за то, что она затянула со сроком, боясь признаться им в своем положении до тех пор , когда уже поздно было делать аборт.

Ну а Владик...А что Владик, этот двадцатитрехлетний красавчик, в которого она влюбилась без памяти и спустя всего три недели после их знакомства, не долго думая оттдала ему "самое главное доказательство" своей любви, преспокойно заявил, что далеко не факт, что ребенок от него, так как она - Танька мягкоговоря падшая женщина и яко бы с кем только не шлялась! К тому же оказалось, что у него уже два года есть невеста - благородная девица "из их круга", на которой он планирует жениться, как только закончит институт. А Его мать -расфуфыренная дама, заведующая крупным магазином полностью поддержала своего драгоценного сыночка и долго брызгала слюной, стоя на пороге их квартиры и крича чтобы она - подлая аферистка не смела даже приближаться к их семье и навязывать им своего незаконнорожденного ребенка, а уж тем более требовать от них какой-либо помощи.
Все это было настолько ужасно, что не хотелось даже вспоминать, так что их с ребенком совершенно никто не ждал, а напротив все были бы только рады, если бы он не появился на этот свет.Танька горесно вздохнула, глядя на красивый букет,стоящий на тумбочке её соседки по палате , подаренный заботливым мужем по случаю рождения сына, а вот её с рождением дочки никто не поздравит, чтож видимо сама виновата...Погруженная в эти горестные мысли она сама не заметила, как её сморил сон.

*****

Танька увидела, что стоит у входа в какую-то пещеру, из которой лился приглушенный свет и пахло сеном. Её так и манило поскорее войти туда и узнать, что происходит внутри, тихонько приблизившись она заглянула внутрь.

При тусклом свете разведенного огня она увидела молодую женщину, которая показалась ей прекрасней всех женщин на свете.Она сидела, склонившись над новорожденным младенцем и смотрела на него с такой любовью, лаской и благоговением, как может смотреть только Мать. Танька стояла и любовалась, затаив дыхание её прекрасным лицом, почему-то ей показалось, что она знает эту женщину и не раз уже где-то видела это лицо, но она никак не могла вспомнить, где.

Внезапно таинственная женщина перевела свой взгляд на Таню и посмотрела на нее с такой же великой любовью, как сеунду назад смотрела на свое дитя. В этом взгляде было столько смысла, что у Тани защемило сердце и слезы сами брызнули из глаз. Ей захотелось убежать от стыда, потому что она знала, что недостойна её любви - любви настоящей Матери, ведь она сама предает эту любовь! Но Танька стояла, не смея отвести глаз от этого прекрасного лица, она вдруг поняла - Кто Эта Женщина! Тогда Царица Небесная вдруг улыбнулась ей и , глядя на её добрую улыбку Таня сразу успокоилась, теперь она знала, что больше ей ничего не страшно и все будет хорошо, она закрыла глаза, а когда открыла, увидела, что что лежит на кровати в своей палате.

За окном раздался колокольный звон - это в соседнем храме шла рождественская служба.Дверь в открылась и вошла медсестра Ольга:
- Девочки, вставайте, кормление, детушки кушать хотят, - ласково позвала Ольга, включая в палате свет.

******

В детском блоке пахло материнским молоком и еще чем-то - "Новой жизнью"- подумала Таня и улыбнулась.
Она стояла, прижав к груди ту самую новую жизнь, которую сама впустила в этот мир и теперь твердо знала, что не отдаст никому.

Медсестра Ольга ласково улыбалась, глядя на молодых мамочек
- Праздник то сегодня какой, девочки!Поздравляю вас с Рождеством Христовым! - произнесла она торжественно и в то же время трепетно, - ну что, придумали уже как деток назоете?
- Я назову дочку Марией, - тихо ответила Таня и поцеловала ароматную макушку.
- Да это прекрасное имя, - многозначительно сказала Ольга, как будто догадывалась о причине её выбора.
- Самое лучшее! - Таня улыбнулась в ответ.

*****

Утром Танька сладко дремала, когда снова зашла Ольга и протянула ей какой-то сверток.
- Возьми, тебе передали, просили выглянуть в окошко.
- Кто? - Танька недоуменно моргала спросони, непонимая, что происходит.
- Иди, иди, ждут же, - Ольга кивнула в сторону окна и вышла из палаты.

Дрожащими руками Таня развернула сверток, в нем лежали крохотный розовый чепчик,атласные розовые ленты и открытка с изображением спящего малыша и надписью "поздравляем с рождением дочки" Таня машинально её открыла и прочитала текст, написаный знакомым маминым почерком:

"Танюша, мы тебя пздравляем и ждем скорее Вас домой! Прости нас пожалуйста, теперь все будет хорошо.
Мама и папа"

Таня поднялась с кровати и на ватных ногах подошла к окну - внизу робко топтались мать с отчимом, увидев её они принялись энергично размахивать руками, всячески пытаясь выразить свою радость.Танька не выдержала и разревелась,она просто не могла поверить в происходящее, внезапно родня принялась радостно прыгать и показывать большие пальцы, оказалось Таня даже не заметила, что рядом уже стоит Ольга и держит на руках сонную Марусю.

- Ишь ты как бабушка с дедушкой рады, еще бы такая внучка красавица! - весело сказала Ольга, показывая в окно малышку - ладно, пойдем, хватит, успеют еще насмотреться.

Она унесла ребенка, а Танька постояла еще минуту , глядя на счастливых родителей, потом помахала им рукой, отошла от окна и села на краюшек кровати.Она еще до конца не могла понять, что же произошло, но точно знала - это было чудо и конечно знала, кто сотворил это чудо. Перед её глазами возник образ Пресвятой Богородицы, который она видела во сне и ей снова стало так хорошо и спокойно да душе, теперь она знала, что не одна в этом мире и знала у кого всегда можно просить помощи и заступления в трудный час.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Наталья Мытарева


Изображение

Встреча с судьбой.

Вероника небрежно бросила в чашку блестящий кубик рафинада и задумчиво посмотрела, как он растворился в горячем кофе. "Ну вот, теперь вообще не усну", - сделала она умозаключение, глядя на часы, показывающие время 22 часа 38 минут.

"Ну ладно уж, на работу идти не нужно, завтра только седьмое число – еще три целых дня новогодних праздников впереди, что ж буду до одури таращиться в телевизор".

Говоря на чистоту, эти затянувшиеся праздники совершенно не радовали, уж лучше скорее выйти на работу, хоть какое то общение, а то так и с ума можно сойти от одиночества.
Вот так, докатилась 26 лет и одна, кто бы мог подумать, а ведь и умница и красавица, да вот потратила целых четыре года на женатика, в то время, как подруги нашли себе холостых и замуж повыскакивали – детишек вон уже нарожали, обустраивают свой быт, гнездышки семейные вьют так сказать, даже в свет не с кем выйти, или на худой конец по магазинам прошвырнуться.

А все любовь эта виновата, будь она неладна! Угораздила же её втрескаться в Олега по самые уши, все четыре года обещаниями кормил, что разведется, а она дурочка верила, пока жена его к ним в офис не заявилась и не продемонстрировала ей наивной свой огромный "беременный живот". Вот как значит у него с ней "ничего не было уже тысячу лет", рассказывал ей сказки, что с женой живет лишь из-за того, что её папа главный учредитель фирмы и якобы нужно подождать, дабы он закрепил в его глазах свою незаменимость как сотрудника, ведь так было бы так обидно терять тепленькое место вице-президента фирмы из-за такого мелкого недоразумения, как развод. Вот он и закрепил, тем, что подарил папочке внука. Нет, ну каков наглец! Так ведь даже после разоблачения продолжал чего-то от неё требовать, донимал звонками, даже хватило наглости заявиться пьяным с букетом, после "обмывания ножек", поразвлечься захотел, пока жена в роддоме, каков гусь! Пришлось припугнуть, что тесть обо всем узнает, только тогда и отстал. И как только она могла любить такого кретина, до сих пор тошно.

Ника поежилась и укуталась в плед, ладно, что было, то было, изменить все равно ничего нельзя ошиблась, мало ли, с кем не бывает. Только вот одиночество давило на неё тяжким грузом, ведь она же как и все девушки мечтала о тихом семейном счастье, о том, что дома её всегда будет кто-то ждать и что вечерами она будет лежать в нежных объятиях любимого, а не кутаясь в старый колючий плед. Она тяжко вздохнула и переключила канал, по телевизору шла какая то передача о святочных гаданиях, Вероника даже заинтересовалась и прислушалась к рекомендациям таинственного голоса ведущей за кадром.

А ведь и впрямь, сегодня же сочельник! Обычно в эту ночь девушки гадают на суженого-ряженого. Так, все хватит сидеть, нужно что-то делать, в этом году она непременно должна выйти замуж, осталось только нагадать себе жениха, а там дело за малым!
Ника вскочила с постели и начала судорожно метаться по комнате. "Так, что же там для этого нужно: зеркало, свечи..." - бормотала она себе под нос, копаясь в ящиках комода.
Нет, это все слишком сложно, да и страшновато, вдруг что то сделает не так – в памяти вдруг всплыли смутные воспоминания из детства, как деревенская бабушка, у которой они летом снимали дачу рассказывала им с подружкой о том, что одна девушка сошла с ума после какого-то страшного гадания, яко бы увидела нечто ужасное, в общем что то в этом роде. Но ведь есть же много простых безобидных гаданий, надо только вспомнить.

Ника присела на стул и изо всех сил напрягла свою память – "Ну конечно, есть же очень простое гадание! – в полночь нужно всего лишь выйти на перекресток, и спросить имя у первого встречного мужчины, какое имя он назовет так и будут звать жениха, по крайней мере она уже будет знать, кто ей предназначен и не растратится на очередного проходимца, что ж, была не была!" Вероника взглянула на часы – как раз без четверти двенадцать, она торопливо начала одеваться, отбросив все сомнения о том, что это бредовая затея.
На улице стоял легкий морозец, а небо было звездное-звездное. Ника спустилась со ступенек и решительно пошла в сторону перекрестка, как раз без трех минут двенадцать она была уже на месте, только вот прохожих на её стороне улицы как назло не намечалось, а вот на противоположенной стороне проезжей части, напротив движение было очень оживленным, народ спешил в храм. Она остановилась в замешательстве, а может быть ей тоже стоит туда зайти, ведь праздник все-таки? Ей нравилось бывать в церкви, она изредка заходила туда, поставить свечку за упокой мамы, которая умерла пять лет назад от рака, в храме всегда царила какая то особенная атмосфера от которой становилось спокойно и тепло на душе, но Ника решительно отмахнулась от этих мыслей – "пришла гадать на жениха, значит нужно довести дело до конца, а потом уж и все остальное",- она отвернулась в другую сторону и стала ждать своего заветного прохожего.

Как назло улицы были пусты, вдруг раздался колокольный звон и Ника непроизвольно оглянулась в сторону храма – о чудо, перед самой проезжей частью стоял какой-то человек! Вероника пригляделась – это был седой старичок с густой бородой и в с старом длинном пальто нелепого красного цвета.

"Ну прямо дедушка мороз"- усмехнулась она,- "ну и что ж, дедушка так дедушка,какая разница, имя то все равно мужское!"- Ника решительно поспешила догнать странного ночного прохожего, но тот вдруг сошел с тротуара и резко двинулся через дорогу в сторону храма.

"Подождите!" - Ника бросилась вдогонку, она не должна была упускать свой шанс,
но путник уже почти перешел на ту сторону и вот-вот мог затеряться среди других пешеходов. Тогда и она резко прибавила ходу, забыв обо всем, ею двигал только непонятный азарт во что бы то не стало догнать старичка и выспросить в конце концов его имя, выбежав на пустынную дорогу она почти уже догнала его, как вдруг незнакомец оглянулся, глянул прямо ей в глаза, неодобрительно покачал головой и просто исчез, растворился в воздухе!

Вероника встала как вкопанная и только растерянно моргала глазами, пытаясь понять, что сейчас произошло, вдруг раздался резкий визг тормозов, она повернула голову – в глаза ударил ослепляющий свет фар, потом наступила кромешная темнота.

*****

Ника очнулась оттого, что кто-то ласково гладит её по голове, она медленно открыла глаза и увидела перед собой красивого мужчину. У него были добрые глаза и он смотрел на неё так нежно и заботливо, что ей сперва все это показалось одним из её многочисленных снов о прекрасном принце, но тепло от прикосновения его руки было настоящим и она поняла что это не сон. Ника осознала что находится в лежачем положении и попыталась приподняться, но резкая боль в левом плече заставила отказаться от этой затеи.

- Лежите, лежите, у вас сильный ушиб,- торопливо сказал прекрасный незнакомец

Вероника послушно опустила голову и огляделась вокруг – она была в каком-то небольшом помещении, на стене висели иконы.
- Где я, что случилось?- робко спросила она.
- Не волнуйтесь пожалуйста, все нормально, просто вы почему-то решили броситься мне под колеса, а я не успел сориентироваться и слегка вас задел, но вроде все обошлось, руки-ноги целы, сейчас придет врач…

В голове стало потихоньку проясняться – так значит она попала под машину, когда гналась за тем дедушкой.
- А как тот старичок, с ним все нормально? – недоуменно спросила она
- Какой еще старичок? – удивился незнакомец
- Да так…- Ника потупила глаза, вспомнив о таинственном исчезновении деда,- показалось наверное…
- Бывает, просто у вас шок – ласково улыбнулся незнакомец.
« Слава Богу, он не решил, что я того,- подумала Ника,- надо бы познакомиться с ним, а то как-то неудобно, человек проявил такую заботу, что крайне редко в наше время».
- Меня зовут Вероника, спасибо вам большое, что не бросили меня там на дороге – пролепетала она и попыталась изобразить приветливую улыбку.
- Ну что вы, как можно было оставить на произвол судьбы такую милую девушку!
Я Николай,- представился её благодетель и расплылся в добродушной улыбке, отчего стал еще более привлекательным.
- Очень приятно, Николай, а можно узнать, где мы находимся?
- В причте - это домик при храме, я же вас возле храма сбил, торопился на службу, отец Александр, который здесь служит мой старший брат, я сам на другом конце города живу, но по большим праздникам всегда приезжаю в его приход, а сегодня вот что-то задержался и спешил скорее, не хотелось праздничную службу пропускать. С праздником вас, Вероника, С Рождеством Христовым! – сказал он торжественно и глаза его вдруг засверкали неподдельной радостью.
- И вас С Рождеством – неуверенно вторила ему Ника,- ей почему-то стало страшно, что они расстанутся также внезапно, как и встретились и она больше никогда не увидит его лица, которое почему-то казалось таким родным, но он вдруг взял её за руку и все страхи развеялись…

*****

"Венчается раб Божий Николай рабе Божией Веронике во имя Отца и Сына и Святого Духа Аминь!" – провозгласил зычный голос отца Александра.

Ника стояла по левую руку её теперь уже мужа пред Господом и счастливо улыбалась,она вспоминала ту рождественскую ночь, когда её угораздило броситься под колеса его машины, теперь то она знала, что все это было ни что иное, как провидение Божье, так как ничто в этом мире не происходит без воли Божьей. И она была Безмерно благодарна Господу за то что Он даровал ей такое счастье и еще конечно она была благодарна тому, чей лик смотрел на нее с храмовой иконы, теперь уже ласковым и любящим взглядом, не так сурово, как в ту ночь, когда он таким необычным способом направил её прямо на встречу с судьбой.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Юлия (Джулия)


Изображение

Зимний лес.


Чем дольше дед глядел в окно, тем больше убеждался в том, что порядка в мире – мало. Вернее, его просто нет. Что это за зима такая? Под ногами прохожих бурый кисель, небо тусклое, сыплется из низко надвинутых туч то ли снег, то ли град, то ли белесая труха… Ни чистого снежка, ни колючего морозца! А ведь конец декабря подступает! Такова же и осень была, как неумелая хозяйка, махала шваброй направо-налево… Листья разметала, дождем прибила, грязь развела… Совсем не следит за порядком небесная канцелярия!

Про лето Григорий Васильевич даже вспоминать не хотел. Летом с ним случился инсульт. Два дня выпали из памяти. На третий он очнулся, увидел жену возле постели. Хотел сказать что-то важное своей Марии Самсоновне, но не вышло. Язык не повиновался. Хотел левой рукой покрутить у виска, чего ж ты, старая, понять меня не можешь? Совсем ты, как внучка Женечка сказала бы, мышей не ловишь! Рука шевелилась с трудом, будто отлежал он ее, и ниже локтя была холодная, мертвая. Поднял дед правой рукой левую, поднес к глазам поближе.

- Эх, отстрелялся, - вздохнул.
Постепенно он начал садится, ходить с палочкой по дому, говорить, пусть невнятно, путая слова и раздражаясь оттого, что Мария Самсоновна не понимала. Она и по молодости непонятливая была, но тогда от хитрости женской и кокетства прикидывалась, а теперь и вправду неразумна стала.

Из дому дед не выходил. Большую часть дня смотрел телевизор. Когда глаза уставали от мельтешения, а разум от словесной чечетки, переводил взгляд за окно. Темный, неровный по верхушкам сосновый лес глядел оттуда. Воспарить бы туда, подняться выше острых, как заточенные карандаши, макушек.

- Мария, Мария!
- Ну что ты, Васильич? В туалет отвести? Или обедать хочешь?
- Туда… хочу, - выговаривает дед неверным языком и показывает правой, живой и теплой рукой на сосны.
- Куда, куда? Рано собрался!
До чего бестолковая досталась супруга! Где ж рано - седьмой десяток почти добит. Третий тайм сыгран, добавочное время пошло. Не пора ли и честь знать.
- Подожди, дед, вот Женька приедет, на ноги тебя поставит. Ты только смотри, дождись ее!

Дед привык быть лидером. Сколько помнит себя, всегда шел впереди отряда, напролом. Прямо. Только цель покажи - он и пойдет. В октябрятах звеньевым был, в пионерах – председателем совета дружины.

Был и комсомольским лидером, и в коммунисты попал. Слабо помнит дед партсобрания: кого–то песочили, кто-то бывало, и слезы лил, а ему все нипочем: выйдет на середину, голос громкий, слова – как железом налитые. Говорил без умолку. Для пущей убедительности мог и по столу кулаком садануть неслабо!

Две дочки да жена, один он у них. Муж, отец, командир и защитник. Понимал дед свою ответственность, может, оттого и суров был.

Не терпел, к примеру, беспорядка в доме. Увидит мусор на полу – приведет жену либо дочь за руку, укажет, пальцем ткнет. Сам же перешагнет и пойдет далее по мужским своим неотложным делам. Зато умел пилить, строгать, чинить проводку, красить потолок, да и много иного прочего. Добротно работал дед. Вобьет гвоздь – так уж не вытащишь. Починит крыльцо, так потом хоть слон на нем пляши – не развалится.

Хорошо помнит дед тот осенний день, когда привезли на машину из роддома дочку с внучкой Женечкой. Долго разворачивали то ли простынки, то ли пеленки, то ли листы капустные. Показалась и кочерыжка: красное, вопящее истошно существо. И зачем-то сразу вручили его деду. Как приз за заслуги!

Пока хозяйки суетились, существо плакать перестало. Только разевало беззубый ротик, дрыгало ножонками, пока дед осторожно поддерживал его и шептал:
- Ничего, прокормим! Расти, яблонька!

Женечка подрастала. Обе дочки вышли замуж, разъехались, а внучка так и оставалась у бабушки с дедушкой. Дед теперь не на собраниях воевал, не за выполнение плана боролся, другая цель появилась: вырастить девочку. Он читал ей сказки. Поил чаем с малиновым вареньем, когда болела. Часами строили вместе замки из песка и разноцветных кубиков.

Он гулял с ней по зимнему лесу. Женечка забывала варежки, прятала холодную рыбью ручонку в широкой и сильной дедовой ладони. Скрипел под сапожками снег. Она ехать на саночках не хотела, все повторяла:
- Держи меня крепче, дедушка, а то меня украдут!

Самодельные санки из плотно сбитых, гладко ошкуренных реек, волочились следом.

Когда пришло время поступать в школу, Юлия, мать, забрала внучку. Опустел дедов дом. Старый генерал лишился армии. Командовать бабкой было скучно. К тому же нерасторопная стала она, память прохудилась. Забывала, что оставила открученный кран в ванной. Хорошо еще, что дед вовремя услышал звук льющейся воды! Забывала, куда спрятала стыренную у него чекушку. Забывала, что поставила варить картошку или яйца, отчего кухня то и дело наполнялась дымом и смрадом.

Внучка Женечка окончила школу с золотой медалью. Иностранные языки давались девочке легко, поступила в университет, на переводчика учиться.

Григорий Васильевич занялся огородничеством, так же истово, добротно, как и все делал в своей жизни. Прочитал несколько книжек. Вспомнил навыки, с детских лет оставшиеся. И начал выращивать огручки-помидорчики, всем соседям на зависть.

Только с редиской беда была: не удавалась, длинная вырастала, резиновая, горькая. Дочери все твердили, что не там сажает отец, не растет этот овощ в тени. Но дед никого не слушал: сажал каждый год на одну и ту же грядку. И принципиально жевал то, что народилось. А не нравится – не кушай, вольному воля!

- Женя на Рождество приедет, ты уж смотри. Василич, не загнись! Вместе в церковь пойдем!

Мария Самсоновна и смолоду богомольная была, тихая, даже в комсомол не вступила. Вернее, не приняли ее, как поповскую дочку. Да она и не рвалась.

Сидела она в школе на первой парте, а Григорий Васильевич – сзади. Сколько раз за косу дергал, подножку подставлял! А ты не смотри глазами цвета голубиного крыла, не загоняй кол осиновый в сердце!
- Нет. Не пойду! – отвечает сердито дед. Куда уж ему в церковь, если и по дому ходит с палочкой, подволакивает левую ногу.

Бабушка все говорила с Женей по телефону, уговаривала приехать. Рассказывала, что только ее ждет дед. Внучка обещала, что приедет после зимней сессии, к Новому году.

Но в самом конце декабря сообщила, что собирается с друзьями на Чегет, кататься на скейтборде. Марья Самсоновна подозревала, что Женя ехать не хочет, скучно ей со стариками, но боялась мужу рассказать.

Перед Новым годом дед заладил:
- Женя. Женя. Где Женя?
И так по нескольку раз в день. Видно, память отказала.
- Едет, едет, погоди, экзамены у нее.
Бабушка прятала глаза. Новогодний концерт дед смотреть не стал, заснул в кресле перед телеэкраном.

Три дня шел снег, крутила метель, и в окне стояло белое марево. Дед почти не поднимался с дивана. От таблеток отказывался. На четвертый день раздался звонок в дверь.

Вот и выросла яблонька! Румяная, веселая, умница, отличница! Дед поднялся и сел, цепляясь за спинку дивана здоровой рукой. Мария Самсоновна поддержала, помогая встать, подала палочку.

Он встал. Но палочку отбросил. Шаг, другой, третий – и обнял любимую внучку.

На Рождественскую ночную службу шли они втроем. Дед в центре. Женщины по бокам. И неважно, кто кого из них поддерживал. Главное, что скрипел под сапогами чистый первый снег, небо было ясное, звездочки блистали. Славно поработала небесная канцелярия! Навели порядок!
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Юлия (Джулия)

Изображение

Лешкин дом.

1.

На Новый год в младшую группу детского дома № 5 пришли дед Мороз и Снегурочка. Дед Мороз был очень похож на Анну Ивановну, заведующую. Даже говорил похоже, таким же громким басом. А красавица-внучка смеялась так же заливисто, как молоденькая воспитательница Танюшка.
Маленький Алеша, вихрастый и лопоухий, раньше не знал, что к детям раз в году приходят такие необыкновенные существа! Да еще и с матерчатым красным мешком, полным подарков! Всем ребятам по очереди добрый дедушка с белой бородой дарил кому книжку, кому конфету.
Когда же дошла очередь до Алеши, то ему достался симпатичный оранжевый мячик! Он сначала попробовал играть с ним в футбол, но Снегурочка сказала, что это апельсин, его нужно очистить и съесть. Конечно, мальчик разделил апельсин на дольки и раздал друзьям: Павлику, Олечку, Маше, Андрею. Даже Кириллу, с которым вчера после ужина подрались из-за красной машины, дал одну дольку! Пусть ест!
Полгода назад Алеша оказался в детском доме. Когда он сюда попал, документов при нем не было, но опытные воспитатели «на глазок» определили, что мальчику три года. Или чуть меньше. Завели на него целую папку с бумажками. Вот каким важным человеком стал маленький Лешка! Целая куча подобных папок хранилась в кабинете заведующей.
Если бы Леша умел читать, и Анна Ивановна доверила бы ему ключи от своего кабинета (что, конечно же, исключено!), он узнал бы, что все они, и конопатый Павлик, и плакса Олечка, и даже драчун Кирилл, называются одинаково - «брошенные дети».
2.

Иногда Лешке плохо спалось. Он засовывал вихрастую голову под подушку, накрывался одеялом с головой и воображал, что живет в своем отдельном, пододеяльном домике. И все равно не мог долго заснуть.
Он вспоминал скрипучий диван, на котором когда-то давно лежал рядом с мамой. Соседний диван занимала ворчливая бабушка.
Лешину маму она называла «одиночкой». Но почему? Ведь у мамы был сын, какая же она одиночка?
Часто она повторяла:
- Жиличка, уезжай к себе в Тьмутаракань…
Наверное, посылала туда, где много тараканов. Тараканов Леша не боялся. На кухне их было вряд ли меньше, чем в далекой Тьмутаракани.
- Кыш, пруссаки! – злилась бабушка и замахивалась деревянным молотком. Насекомые шустро разбегались по щелям.
Еще чаще чем «жиличка» и «одиночка», бабушка говорила маме:
- Дай денег!
Короче, бабушка ругала всех: маму, тараканов, даже папу, которого Леша никогда не видел. Доставалось и мальчику, в основном за то, что вечером он бегал и нарочно громко топал по полу. Не давал ей «глаз сомкнуть».
- Мама, зачем ты плачешь? – спрашивал Леша, лежа рядом с мамой на диване, - Ты прищемила палец?
Однажды он прищемил указательный палец дверью. Как же он плакал и кричал тогда!Случилось это поздно вечером, как назло. Мама тут же одела его и вынесла на улицу, чтобы бабушка не услыхала…
А потом мама сказала бабушке, что ей негде работать, потому, что начальник торговой точки уволил ее «за недостачу». И попросила подождать, пока она снова устроится на работу и сможет «давать деньги».
Леша не знал тех слов, которые прокричала бабушка в ответ. Он их даже не услышал, потому что мама зажала ему уши руками.
На следующий день мама не вернулась домой.
- Уехала твоя непутевая мамашка в свою Тьмутаракань, - проскрипела бабушка, и велела мальчику одеваться.
И сердито добавила:
- Старую, старую куртку надень!
Леша послушно натянул старую куртку, которая была ему коротковата.
Они долго шли, пока не вошли в здание детской поликлиники.
- Сиди здесь! – произнесла бабуля сердито и ушла. Больше мальчик не видел ее.
Сидя на коричневом жестком диванчике, он долго ждал. Потом проголодался, но не плакал, просто постарался заснуть.
Толстая тетя в белом халате растолкала Лешку. Вторая, в так же халате, протянула ему желтый, в черных точках банан. Внутри банан оказался гниловатым, не очень вкусным, но Леша не отказался бы и от второго банана. Третья тетя сказала, качая головой:
- Подкинули мальца. Ну, народ! Пойду вызывать милицию.
Жаль, что ни мама, ни бабушка не видели, как красивая желтая машина с синей мигающей лампочкой наверху, увозила Лешу из поликлиники.

3.
На скамеечке возле кабинета кабинета врача сидели двое: большой и сильный мужчина в военной форме, и хрупкая женщина с большими глазами и собранными в хвост волосами, цвета пепла и такими же легкими.
- Обещай мне, что ты не будешь плакать, что бы ни сказал врач, - несколько раз повторил мужчина, и осторожно погладил жену по мягким волосам крепкой ладонью, похожей на саперскую лопатку.
Загорелась красная лампочка над дверью кабинета. Они вошли. Врач не спеша перелистывал пухлую медицинскую карту. Медсестра, нахмурившись и не глядя на вошедших, заполняла рецептурные бланки.
Глядя в лицо врача со страхом и надеждой, маленькая женщина попыталась разгадать его мысли:
- Зачем он смотрит анализы и справки? Значит, есть надежда? Нет, не стоит тешить себя иллюзиями. Надежды нет. А вдруг? Хотя бы один шанс из ста, из тысячи!
Врач развел руками, вздохнул. Медсестра склонившись ниже, упорно продолжала писать.
- Как говорится, медицина в таких случаях бессильна. Живите так. Есть много счастливых бездетных семей. Более того, некоторые супружеские пары мечтали бы оказаться на вашем месте.
Женщина выбежала из кабинета. Легко, как пушинка, пронеслась по лестнице вниз.
- Лиля, остановись! – кричал вслед муж, но она все бежала и бежала, мимо слепых больничных окон, мимо зевающего охранника, мимо равнодушных торопливых прохожих, мимо автобусной остановки… Он с трудом нагнал ее в подворотне чужого дома.
- Отпусти меня, Виталий, все равно я от тебя уйду. У тебя должна быть полноценная семья. Помнишь, ты говорил, что мечтаешь о сыне? Таком же лопоухом и вихрастом, как ты в детстве! Прости меня…
- Ты от меня не уйдешь, - мужчина сжимал кисть ее руки, - Я тебя не отпущу. А сын… Успокойся, мы еще поговорим об этом.

4.

В рождественский сочельник Виталий Петрович переступил порог кабинета заведующей детским домом Анны Ивановны. На первый взгляд она показалась капитану суровой и грубой. Она молча выслушала историю о неудачной беременности и диагнозе, лишившего супругов надежды. очки на крупном носу блестели. На столе валялась початая пачка папирос "Беломор".
Заведующая закурила и капитан, почувствовал, что от едкого дыма щиплет глаза.
- Что ж, документы на усыновление у вас в порядке, - изрекла Анна Ивановна и откашлялась, - могу показать дела наших детей. Потом вы выберете кого-нибудь из них, познакомитесь. Сможете забрать домой. Сначала на время, а потом…
- Нет, - перебил Виталий Петрович, – давайте иначе поступим. Просто пройдемся по коридору. Проведем, так сказать, рекогносцировку.
Еще раньше он решил, что примет того ребенка, которого первым увидит в детском доме. Неважно, кто это будет: мальчик или девочка, совсем кроха или более самостоятельный малыш.
- Сейчас тихий час, все спят, - предупредила Анна Ивановна, но папиросу затушила. Вышли в коридор. Капитан почувствовал знакомый с детства запах елки и фруктов. Казалось, вот сейчас из-за поворота выбегут девочки в костюмах снежинок, мальчики-зайчики в шапочках с ушками... Они прошли почти до лестницы, как вдруг скрипнула одна из дверей. Мальчик в клетчатой рубашке и растянутых на коленках колготках, заметив незнакомого дяденьку и важную Анну Ивановну, испугался.
- Я спал, честное слово, спал! - шепнул он, держась за дверную ручку, - Я совсем выспался!
Виталий Петрович увидел лопоухие уши, направленные перпендикулярно к вихрастой голове. И снова в глазах защипало, но уже не Анна Ивановна была тому виной.

5.
Бомм! Бомм! Пробили на кухне большие часы. Маленький Леша с мамой и папой одевались на службу. Впервые в жизни мальчик шагал в церковь, держа за руки взрослых.
Бомм! Боммм! Большой колокол собирает народ. Какие радостные лица вокруг! Как много людей в храме, и все больше становится, но места хватает всем.
Весело горят свечки, но не от них так много света. Может быть, теплое золото икон излучает его? А какие ласковые на иконах лица!
Когда незримый хор запел: «Христос рождается, славите!», маленький сын крепко спал на руках у Виталия Петровича, прижавшись к его груди. Мама Лилия, осторожно поправила неудобно подвернутую ручонку.
На серебряных ветках росли спелые бананы и апельсины, а по золотым дорожкам важно прогуливались свирепые тигры и нежные овечки.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Сергей Слесарев


Изображение


КОРЯВОЕ БОЛОТО

Никто уже и не припомнит, почему болото Корявым прозвали – Корявое да Корявое. Говорят, если с высокой сосны на него посмотреть, оно похоже на чью-то скрюченную фигуру. Правда, никто никогда на сосны не залазил и не проверял это, да и на болото особо не заглядывали; даже за клюквой и то не ходили, несмотря что такой ягоды отродясь нигде не видывали – сочная, крупная, ягодка к ягодке – отборная. И охотники старались его обходить, и грибники за версту огибали да и путники к большому селу крюк делали, хотя через Корявое раза в два-три короче. Оно и болото-то небольшое, чего бы не перейти? С кочки на кочку - и оглянуться не успеешь, как на твердой земле стоишь, а все боязно. Даже на Гнилую Топь и то захаживали – а ведь там, говорят, на самом дне нечистый живет, так и норовит за ногу цапнуть и к себе утянуть. Даже старались о Корявом болоте не поминать лишний раз в разговоре, а если и придется заговорить о нем, так непременно перекрестятся трижды и побыстрее разговор на урожай переведут.
Зато наш новый учитель Петр Митрофанович был любитель о Корявом разговор завести. Прислали его по распределению из района заместо умерший Клавдии Васильевны. Дом школьный ее сын с женой и детишками занимал, так что решено было Петра к кому-нибудь на постой поселить. Уже и сход на вечер назначили, а тут Агафья Никифоровна, что возле леса жила, и говорит:
- Пущай у меня живет. Я одна, дети редко из города приезжают, а тут все душа живая рядом. Хоть словечком будет с кем перекинуться.
Так и поселился учитель у Никифоровны. Дом большой – пятистенок, место и десятерым хватит. Раньше в нем семья крепкая жила, хозяйственная. Это теперь одна Никифоровна осталось: детей жизнь по разным городам-селам раскидала, а муж с первой войны не вернулся. Поговаривали, будто бы видели как он со станции шел домой, не терпелось ему с милой Агафьей повидаться – свернул с дороги, через Корявое отправился и сгинул. Только не вериться: мужик он был толковый, обстоятельный, да и про болото кому не знать лучше его – в лесу полжизни провел, каждую кочку, каждый пенек знал. Словом, так или нет дело было, осталась Никифоровна одна, и сватались к ней, а она все верность своему покойному мужу хранила.
– Детям пусть и ласковый, а все чужой отчим будет, - отвечала на попреки соседок, что детей без отца растит.
Так и коротала свой век: с утра до вечера в колхозе работала, а как выдастся свободная минутка - в Храм бежала помолиться. Много она батюшке Аннипадисту помогала: где полы в Храме помоет, где свечки из воска покрутит. И так до самого последнего дня, когда священника с семьей увезли чекисты, храм взорвали, а на его месте пруд сделали, чтобы совхоз рыбу водил. Не пошло это на пользу – вскоре пруд забросили. Стоит теперь на том месте не то болотце, не то лужа. Говорят на престольный праздник, на Троицу, ровно в полночь вода в нем вдруг чистая-чистая как родник становиться и кто успеет в ней искупаться – на весь год от всех напастей защищен будет. Да вот незадача, никто из местных так и не смог окунутся в пруду: кто не придет в полночь на Троицу, того такой сон необоримый одолевает, что до самого утра на бережку и проспит, а наутро ничего и не помнит, как здесь оказался и зачем пришел.
- А отчего же так? – спросил учитель Агафью Никифоровну.
- Да кто ж знает, батюшка? Говорят, Дух Святой усыпляет тех, кто без должного смирения, только ради чуда к пруду подходит. А чистому человеку – благодатная водичка завсегда открыта.
- Ой, не обижайся, Никифоровна, чудаки вы все тут, - усмехался Петр Митрофанович, - какой Дух Святой! Намаетесь с утра до ночи, вот вас и сморит на свежем воздухе. А вы смирение… благодатная водичка… смех!
А-а! – махнула рукой старушка, перекрестилась и ушла в огород морковку полоть. Знала, что не любит ее квартирант о Боге говорить. Молилась за него Божьей Матери: "Молод он еще, вразуми его, Матушка!" да иногда о Вере с ним заговаривала. Он большей частью либо отмалчивался, либо мягко отвечал, что все это суеверия и пережитки прошлого, современному человеку надо больше о настоящем думать, строить для своих детей изобильный мир. Но жили вместе дружно, никогда из-за этого не сорились. Петра хоть и раздражало, что старушка молится утром и вечером, а старался себя в руках держать – все-таки гость да и по возрасту не то что в сыновья, во внуки годится; выходил на улицу, когда Никифоровна молитвы творила.
К слову сказать, он всем местным по сердцу пришелся – с детьми ласков, со старшими обходителен, не заносчив, не буянист, не любопытен. С утра до вечера в школе с ребятами возится, в походы с ними в лес ходит, или тетрадки проверяет; а по вечерам книжки читает. Нередко порывался помочь в огороде Агафье Никифоровне, да она обижалась сильно, что старой-немощной считает; только иногда попросит дров поколоть или за водой сходить. Иногда по избам ходил, старые песни, частушки да сказки для музея школьного записывал, но никогда ничего лишнего не выспрашивал, ничьей жизнью дальше положенного по учительству не интересовался.
Так и было, пока однажды в школе двое мальцов не поссорились друг с другом. И поспорили-то из-за пустяка: кто на яблоне сидит - ворона или грач? Только дело до драки у них дошло, еле разняли.
- А вот отцов позову в школу – всыпят они вам как следует! – рассердился Петр.
- Нету у него отца – его Корявое болото сожрало! Он с отчимом живет! – возразил ушастый Митька.
- Не сожрало! Не сожрало! – закричал другой парнишка и вновь кинулся с кулаками на обидчика.
Вот с тех пор и запало Корявое болото на ум учителю. Стал он Агафью Никифоровну о нем расспрашивать, а она только отнекивается, все какие-то дела находит; да видит, Петр совсем себе места не находит, перекрестилась, села за стол, мнет в руках фартук.
- Болото это проклятущее! Чтоб ему провалиться! Проклятое место, сынок! Люди в нем гибнут!
- Так, Агафья Никифоровна, на то оно и болото! Сами виноваты – рот разинут, небось, и топают напролом, - усмехается учитель.
А старушка словно и не слышит его, свое продолжает:
- У Васьки-то, который с Митькой Касьяновым подрался, отец большой охотник был. Никто лучше его троп лесных не знал, даже мой покойный Демьян, Царство ему Небесное, уж на что лес как свои пять пальцев знал, а, пожалуй, ему уступил бы в этом деле. Никогда Прокофий с охоты без богатой добычи не возвращался: и пушного-то зверя завсегда собьет и тетеревов справных, жирных подстрелит. Поговаривали, что он с самим Лешим договор заключил. Уж не знаю правда это или нет. Только вот собирала я однажды грибы в лесу: смотрю, идет Прокофий в сторону Корявого, за спиной в сумке что-то болтается – никак птицу подстрелил какую… А потом из леса ворочалась, он опять на дороге попался; идет пустой, мрачный, даже не поздоровался.
Тут как в избе что-то загремит – испугалась старушка, соскочила, креститься.
- Свят, свят, свят! Вот помянули-то нечистого на ночь!
- Да успокойтесь, Агафья Никифоровна, кот вон это с печки упал! – рассмеялся учитель и показал на усатую мордочку, растерянно выглядывающую из-за печки.
- У, окаянный! Перепугал старую до полусмерти! – махнула на кота полотенцем Никифоровна.
- А что дальше-то было?
- Дальше-то? А ничего не было, ушел просто однажды в лес Прокофий и не вернулся. Искали его, и в Екимовку ходили, и из района приезжали на поиски, а все впустую. Потом возле Корявого ружье его нашли. Утащили, значит, его к себе.
- Кто утащил-то? Неужто ***? – рассмеялся Петр.
- Господи, сохрани! – прошептала Агафья, - Не черти – болотник утащил! Вот кто! Капище там древнее. Говорят раньше болотному царю жертвы богатые приносили, а как во Христа уверовали, забросили. Вот болотник и ярится теперь, человеку мстит! Сам себе жертву приносит!
- Ну, это же все сказки! Дикие суеверия! – махнул рукой учитель, - Прокофий ваш небось разузнал, что в районе перекупщики древностей завелись, решил полазить на капище, приискать что-нибудь и утонул по неосторожности. А вы все то черти, то болотный царь, средневе…
- Ой! – вскрикнула старушка, - Он! Никак он, покойничек!
Побелела, молитву зашептала. Глянул Петр в окно – маячит за стеклом что-то темное большое, на стекло дышит, глаза поблескивают. А кто - никак не различишь. Схватил со стены ружье учитель да на улицу. Выскочил – ан нет никого у окна, он за дом заглянул – нет, к сараям – тоже нет. Домой решил повернуть – смотрит вроде как крадется от бани кто-то.
- Стой! Стрелять буду! – закричал Петр.
Кинулся незнакомец, только калитка громыхнула, и в лес. Учитель за ним. Бежит, в воздух стреляет. Скрылся ночной гость в густой чаще, а идти за ним Петр и не рискнул.
На выстрел сбежались соседи. Что да как спрашивают.
- Да то медведь, небось, бродит, - успокаивает Никифоровну дед Фрол, - Им щяс самое время шататься.
- Нет, - качают головой бабы, - не медведь! О Корявом на ночь заговоришь – жди болотника в гости!
Долго потом сквозь сон Петр слышал, как старушка молится у икон и просит небесной защиты, мешала своим бормотанием. Сказать бы ей, да жалко обижать: что с нее взять? Ни зря говорят – что малый, что старый. Сам-то он не впечатлительный, да и деду Фролу верил больше, чем бабьим пересудам: живут-то они с Никифоровной под самым лесом, тут и вправду медведь в гости пожаловать может. А все равно, наутро как вышел на крыльцо, так невольно и огляделся по сторонам, холодок по спине пробежал. Да и Корявое болото из головы почему-то не лезло. Хоть и понятно было, что все это глупые суеверия: жизнь у людей скучная, вот и придумывают чем себе нервы пощекотать. Телевизоров мало еще в деревне. Человек-другой зазевались, утопли – а они *** или болотник утащил. Прям как у него в родном селе бывало: умрет человек, так завсегда говорили, что покойного либо кто удушил, либо топором по голове тюкнул. Даже матушка его, уж насколько рассудительный человек была, и то все этим слухам верила да шушукалась с товарками по углам.
А все равно сердце такое: ум понимает, а оно свое шепчет. Нет, подсказывает, непростое это болото, необычное! "Да уж, конечно, необычное, - отвечает сердцу Петр, - там же храм языческий стоял – небось есть что интересное для краеведческого музея, если порыться". Как подумал об этом, так и загорелся идей сходить на Корявое болото, покопаться; можно и ребятишек с собой взять, которые посмышленее. За клюквой-то они ходят на Гнилую Топь, значит знают как себя на болотах вести. Только вот пустят ли родители, раз уж так бояться болота? "Вот ведь люди!" – вздыхал Петр и обдумывал как бы все половчей устроить. Начал осторожно выспрашивать людей: бывали ли они на Корявом болоте, что там видели, где капище языческое было, сохранилось ли оно? Да только люди шарахались от него, бормотали что-то, старались разговор в сторону увести. Учитель им и денег предлагал: бывало, подойдет к кому, засунет в карман трешку и давай про болото выспрашивать.
- Нет, Митрофаныч, не забижайся! Не дело о том речи вести! - Вернут деньгу и вроде как по делам убегают.
Прознал про то директор школы Поликарп Михайлович, позвал к себе Петра.
- Что ж, это ты, Петр, людей смущаешь? Шушукаются по углам, говорят, никак спятил учитель новый?
Рассказал Петр про свою идею. Помолчал директор, попыхтел трубкой.
- Идея-то она неплохая, - говорит, - только выбрось ты ее лучше из головы, послушай, старика. Я много прожил на земле. Всю войну до Берлина прошагал, видел всякое. Не принесет тебе добра затея эта.
- Да что ж страшного в болоте этом, Поликарп Михайлович? Ладно, деревенские люди темные, но вы-то грамотный человек, коммунист, а в какие-то байки верите!
- Байки, говоришь?! Да на этом болоте столько человек сгинуло, сколько Гнилой Топи с начала веков не снилось! – разнервничался старик, подошел к окну, распахнул створки, верхнюю пуговку расстегнул на кителе, - Жаль, помер дед Андрей. Он бы много тебе интересного порассказал. В сорок втором партизанил в здешних лесах. Так, говорил, как ночью мимо Корявого доведется идти – страх нападает, душит, а там сквозь деревья огоньки по болоту блуждают, стоны слышны.
- Так это же от гниения, Поликарп Михайлович, коряги светятся! Ну что вы право, меня как дитя малое пугаете!
- Ну, как знаешь! Я тебя предупредил! Только помни – проклято то место и точка.
Покачал головой Петр и вышел. Видно и у старика голова совсем байками забита, думает.
Сразу же после школы пошел к деду Фролу, старому охотнику – просить, чтобы проводником пошел. Старик крепкий, бывалый, какого-то болота вряд ли испугается. Да захворал дед: на пасеке возился, стрельнуло ему в спину, лежит на печи, охает.
- Нет, - говорит, - не могу пойти. Сам видишь.
- Ладно, - отвечает Петр, - сам на Корявое схожу! Только скажи, Фрол Игнатьич, как туда пройти?
Посмотрел на него старик, покрутил в руках цигарку.
- Хотел отговорить тебя, да вижу по твоим глазам, что решил ты уже все. Не дитя малое, сам понимаешь, куда идешь, неволить не буду. Как выйдешь из калитки Никифоровны, так и иди в лес, не сворачивай, четыре версты пройдешь - прямо на Корявое и выйдешь. В той стороне оно одно, остальные болота больше на востоке лежат. Никак ошибиться не сможешь, если тебя, конечно, Рассох раньше не встретит.
- Что за Рассох? – удивился учитель, но дед не захотел говорить, сослался, что спина болит сильно.
- Сейчас невестка придет пчелиным ядом растирать.
Пришлось уходить Петру, к походу готовиться. Рюкзак свой от пыли вычистил, крупы, соли, спичек взял; кусок холста – находки заворачивать, топорик – лапник обрубать. Агафья Никифоровна смотрит на это дело, но молчит – то ли побаивается, то ли еще что.
Только на следующее утро, чуть свет, прибежал Поликарп Михайлович, раскраснелся от бега, задыхается.
- Петр Митрофанович, прости меня! Закрутился – забыл сказать, что на учебу тебе в район ехать надо. Вчера позвонили. На месяц. Машина уже пришла из совхоза. Ждет. Одевайся. За час управишься?
Расстроился Петр, деваться некуда. Хочешь – не хочешь, ехать надо. Собрался по-скорому и уехал на целый месяц, а когда назад вернулся, не до Корявого было. То отчет по учебе готовил, то новогодний утренник с детьми репетировал. Да и снежком землю припорошило – где теперь следы капища отыщешь? Так и порешил до весны отложить, а за это время книжки о славянском язычестве, что из районной библиотеки прихватил, почитать. Благо, что после Нового Года разрешил ему директор на каникулах недельку погулять, отдохнуть от школьной суеты. Вот и сидел у окна Петр целыми днями, читал да пометки в тетрадке делал, планы на весну строил. Думает, коли не найду капище, так с ребятами модель его у болота построим, будет у нас музей под открытым небом.
- Подумать только! Настоящий языческий храм! – делился он с Никифоровной.
- Тьфу! Капище поганое! - отплевывалась старушка, - Что в нем интересного-то? Сидишь, бесами голову себе забиваешь. Лучше Евангелие почитай!
- Что тут сказки, что там - все одно! - отмахивается учитель.
- Ну, хоть тогда за елочкой, Петенька, сходи. Послезавтра праздник большой – Рождество Христово.
Вздохнул Петя: интересно читать, оторваться сил нету, ну да и Никифоровну обижать не хочется.
- Хорошо, - говорит, - можно и сходить. Вот прям сейчас и пойду, пока светло.
Оделся потеплее, лыжи на ноги, саночки, топорик прихватил и в лес.
Хорошо в лесу. Елочки искристой дымкой укутались, переливаются, кокетничают друг перед дружкой, нарядами похваляются. Березки веточки в муфты посеребренные спрятали, разморились на солнышке, дремлют; а снегири так и прыгают, так и прыгают с ветки на ветку: то там клюнут, то здесь; грудку выпятят, пройдутся гордо перед сотоварищами. «Фю-фью!» – и полетел самый шустрый, а за ним и остальные потянутся, покружатся-покружатся, выберут деревце, сядут, отдохнут, полакомятся - и затрещат-затрещат, затянут песенку.
- Благодать-то какая! – шепчет Петр.
Вдруг мелькнуло что-то рыжеватое на елке, оторвалось от деревца, пролетело над тропинкой и на соседнюю сосну приземлилось. Хвостик пушистый, серовато-дымчатый, головка оранжевая, глазки-бусинки пытливо на Петра смотрят, поблескивают; посмотрела-посмотрела, прыг - и на другую елку перепрыгнула. В тайник за припасами, наверное, идет. А учитель саночки оставил в сторонке и за ней – хочется посмотреть, где же белочка припасы себе заготовила? Спешит – зверек шустрый, только хвостик мелькает. С ветки на ветку, с деревца на деревце, остановилась – смотрит на человека, размышляет, а потом шмыг - и исчезла, как сквозь землю провалилась!
- Хитрая! – восхищается учитель, ищет-ищет глазами белку, от елки к елке перебегает, а нет лесной красавицы. Обхитрила его, не показала кладовочку с шишками.
Тут и зайчик промелькнул, белый, мягкий. Кипит жизнью лес – то там, то здесь поскрипывает, шепчется, хрустит снегом, щебечет, посвистывает. Ели одна другой краше, сосны стройные – загляденье. Дубы и то будто приосанились под снежными шубами, брови разгладили, смотрят добро, приветливо. Никак налюбоваться Петр не может, с каждым шагом для себя что-то новое, интересное открывает, восхищается, по сторонам смотрит. Приметит птичку – радуется как ребенок, а тут и тетерева попадаться стали: выпорхнет из под ног, снегом осыплет, напугает и за кусты от человека прятаться быстрее.
И чем дальше идет Петр, тем лес незнакомей. Гуще кустарники, снег глубже, рыхлее. Сумрачнее. Деревья высоко к небу тянутся, смыкают кроны – едва небо проглядывается, - грозно ветками покачивают, будто с ноги на ногу переступают, суровыми глазами- дуплами поглядывают. Не слышно больше пения птичьего, не петляют следы заячьи, не мелькают хвостики беличьи. На снегу волки тропы выбили, кустарники когтистыми лапами сердито за куртку хватают, коряги под ногами – что капканы, так и норовят человеку лыжи переломать, его самого в снегу выкупать. Смотрит лес пронзительно со всех сторон, тяжело в затылок дышит, и чудится Петру будто кто за ним по пятам ступает, снегом поскрипывает. Оглянется – никого, постоит-постоит послушает; пойдет дальше – опять за спиной скрип. Прибавит шагу учитель - и погоня быстрее, остановится – и она замрет.
- Эй, кто здесь?
Молчание, только лес над головой сердито шепчется. Прислушивается Петр, головой по сторонам вертит, сердце колотится, мороз по спине пробегает. Вдруг затрещало в лесу, крыльями захлопало, закаркало. Попятился от неожиданности учитель, еле удержался на ногах. Ну, думает, совсем ты, друг, расквасился, воронья да эха лесного испугался. Выбираться надо, Никифоровна небось заждалась. Замурлыкал песенку и назад повернул. Только идет, смотрит вроде как нет лыжни.
- Никак сбился, - шепчет, от дерева к дереву перебегает след свой старый выискивает.
Расступился внезапно лес, отбежали в сторону сосны и ели, выгибаются дугой, огромную поляну обнимают, камышу место уступают. Словно из погреба темного вышел, - слепит глаза солнышко, сверкает на снегу. Э-э, думает Петр, никак я на Корявое болото попал? Угораздило же меня, ведь не собирался в этот раз! Остановился, думает: домой поворачивать, или может быть вокруг болота походить – следы капища поискать? Все равно на месте оказался, грех не воспользоваться. Осторожно по кромке болота, идет палкой под ногами ворошит, тыкает – снегом-то кругом все засыпало, не зевай – вмиг провалишься. Долго он ходил вокруг Корявого кругами, одолел его азарт: раскидывает палкой и ногами снег, ищет-ищет глазами. Да видно надежно зима капище припрятала, до весны не отыскать. Отчаялся уже, солнце к земле клониться – пора бы и домой, да споткнулся вдруг обо что-то, чуть лыжи не переломал. Смотрит - камень плоский, мхом заросший, снегом укутанный. Края ровные, четкие, словно рукой человеческой обточенные. Обрадовался учитель, лыжи скинул с ног, чтобы не мешали, вмиг очистил камень. А он письменами непонятными покрыт да рисунками! Радуется, Петр.
- Нашел тебя! Все-таки нашел! – приговаривает да разглядывает.
Разглядывал-разглядывал да и не заметил как его сном сморило. Проснулся – зябко, небо все как черным бархатом выстлали да серебряными гвоздиками подбили. Круглая луна над деревьями поднимается. Светло. Смотрит Петр, а болото все осокой, рогозом да клюквой, как ковром выстлано. Будто и не зима вовсе, и не покрывали его сугробы еще днем. Расступится иногда трава, откроет чистое окошко, сверкает водичка, переливается; а кочки, кочки-то как часто насажаны! Так и просится нога до соседней кромки леса добежать. По ним лунная дымка дрожит, играет, покачивается, то к небу потянется, то к воде наклонится, словно танцует. И вдруг краем глаза заметил какое-то движение. Пригляделся – а это вроде как женские фигуры вдали, на опушке! Что за чудо? Удивился Петр, смотрит что дальше будет.
А дальше вот что было. Задрожала у леса девица, ножкой повела, притопнула, платочком махнула и поплыла над камышом, а за ней подружки из лесных сугробов спешат, головками качают, монистами серебряными позванивают, то лебедем плывут, то хоровод заведут – сарафаны развеваются, от ветра надуваются, только косы к спине прилеплены, а ленточки играют на ветру – глаз не оторвать. Не спешат – окошки огибают, к Петру все ближе подплывают. Уже и глаза их сверкающие различить можно. Руки как у старух костлявые, только лица молоды и приятны. Глазки то прикроют, то распахнут, поведут бровками, улыбнутся алыми губками, платочком взмахнут, косой по небу поведут.
Тут вдруг как стукнет что-то в лесу, затрещит, заохает. Вздрогнул учитель, смотрит – а он стоит по пояс в болоте! Испугался. «Что за чертовщина – думает, - как я здесь оказался-то?!» Руками щупает вокруг, никак опоры не найдет. Кочки разбегаются, в стороны отскакивают, кажется вот она рядом, протяни руку - да только пальцы одну воду и хватают.
- Что ж это делается! – шепчет Петр, озирается по сторонам, на пляску лесных девиц уже и внимания не обращает. А хоровод совсем близко, пыхает ветерком от горячей пляски, мертвечиной и гнилью болотной в нос тянет.
Хотя бы веточку углядеть – зацепиться, да лес далеко, словно и не добраться до него вовсе. Кажется, растет болото, ширится, с каждым мгновением пухнет все больше и больше, не хочет пленника отпускать. Цепко держит, вниз тянет, только пошевелится Петр - враз на три пальца в жижу проваливается. Чует он – близка смерть. Слезы по щекам бегут, глаза застят. Ах, Агафья Никифоровна, видно не свидеться теперь с тобой, сердечной, не послушать больше твоего голоса мягкого. Ох, не раздражался бы больше, когда по утрам затягиваешь "Богородице Дево, радуйся".
- Благодатная Марие, - пропел учитель, - Ау! Люди! Ау! Помогите!
- …гите! …гите! У! У! – отзывается лес, хохочет болото, бурлит.
- Господь с Тобой… Благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего… яко Спаса родила еси душ наших! Прощай, Агафья Никифоровна! Не поминай лихом!
- Прощай! Прощай! Лихом… лихом! – перекатывается от кромки к кромке.
А девицы уже совсем рядом, ножками в туфельках изукрашенных мелькают перед глазами, притопывают.
Вдруг коснулось что-то головы Петра. Поднял глаза – веточка на ветру качается. Как же раньше-то не замечал ее, родимую? Схватился за ветку, потянулся осторожно… Заурчало недовольно болото, зачавкало, а все равно чуть отпустило. Почуяли неладное девицы, закружились быстрее, завертелись вихрем.
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, глупого! Помоги, Иисусе! – кричит Петр, за ветку еще крепче цепляется.
Завыло кругом, заухало, закипело болото. Вмиг девицы рассыпались, черным туманом поплыли. Трещит лес, волнуется, качает кронами, стонет. На Петра словно бревно дубовое навалилось, так и гнет вниз, так и гнет, по рукам кто-то хлещет, в запястья впивается.
- Матушка Богородица, помоги! Прости глупого, завтра же… Нет, сегодня к священнику побегу, покаюсь в неверии своем! Не погуби, Господи!
А туман уже и небо загородил, не светит луна больше, густым мраком все укутано. Силы морок выпивает, руки еле за ветку держатся, словно каменные стали, отяжелели, упасть хотят. Голова гудит, грудь давит, сил уже не то что кричать - шептать нету. Только в уме твердит Петр "Господи, помилуй! Господи, помилуй!"
Вдруг рассеялся мрак и светло в лесу стало. Смотрит Петр – солнышко уже небо над деревьями позолотило, а сам он лежит в сугробе у самой кромке болота и за тоненькую веточку молодой березки держится – и как только она выдержала мужика здорового!
Собрался с силами, отдышался и бросился, как есть, мокрый, грязный, измученный, да не домой, а в Екимовку: там храм сохранился и тогда отец Арсений еще служил. Примчался к нему учитель и в ноги бухнулся.
- Помоги, батюшка! – бормочет, по сторонам озирается, креститься.
Поднял его отец Арсений на ноги, успокоил, водой лицо омыл, в постель теплую уложил, чайком с малиновым вареньем и медом напоил и долго беседовал с ним, как дитя малое за руку держал и успокаивал.
- Бог с тобой, - говорил. - Не дал погибнуть однажды, не даст и сейчас в обиду.
Ночью залихорадило Петра, горит, мечется по подушке, на помощь зовет. Так до самого утра отец Арсений и не отходил от него, отварами травяными отпаивал, пот с лица утирал. Только утром на службу ушел и долго в алтаре за Петра молился.
От забот да молитв батюшкиных по Божьей милости за ночь оправился учитель, не свалился всерьез. И в этот же день пожелал он окреститься. Батюшка, видя такое дело, не стал откладывать: исповедовался Петр за всю жизнь, покаялся в неверии своем, и окрестил его отец Арсений, а после вернулся домой, к Агафье Никифоровне. Но долго он у нее не задержался, собрал вещи и ушел в монастырь.
А когда власть безбожная рухнула, вернулся обратно. Построил у Корявого болота скит и молится теперь о спасении загубленных в этом месте душ.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Сергей Слесарев

Изображение


ЗИМНЕЕ ЧУДО

Больше всего ему хотелось умереть! Лечь спать и уже больше никогда не проснуться, чтобы сладкая истома сна пребывала с ним вечно. Но вопреки всем мечтам, каждое утро он просыпался и подолгу лежал, уставившись в потолок и пытаясь представить сколько новых трещинок добавилось с ушедшего лета. Но увы! Ему едва удавалось различить смутное белое пятно, и то с каждым днем оно становилось все темнее и темнее. С ужасом Артем ждал когда все вокруг сольется в черном мрачном тумане, и ему придется тогда учиться жить заново. Может и не стоит ждать, а просто покончить с этим прямо сейчас? А как же мама? – испугалось сердечко.
- Мама? Что мама, поплачет-поплачет и успокоится. Все же ей легче будет, чем возиться со слепым инвалидом.
Артем нащупал рубашку, брюки, свитер и, стараясь, не шуметь выскользнул в коридор, накинул курточку и щелкнув замком поспешил выйти на улицу. Было время, когда он боялся выходить один, спотыкался и падал, натыкался на перила, но потом как-то приспособился и уже уверенно мог ходить до самого моста, что через две улицы. Вот и сейчас спешил к нему, только иногда останавливался, словно кто подсказывал ему что впереди ямка и осторожно обходил ее стороной. Он не видел удивленных взглядов прохожих, только думал о том, чтобы поскорее добраться до моста, а там… там будь что будет.
- Главное бы набраться мужества! – шептал он под нос, но вот для чего оно ему понадобиться так и не решил, оставив этот вопрос на потом, когда доберется до речки.
Но и когда добрался до моста и вцепился в перила, вслушиваясь в журчание реки, так и не смог ни на что решится. "Надо только пройти подальше, перекинуться через перила, оттолкнуться и все – закончены мучения!" – думал он, но страх ледяной воды останавливал его да и как-то жалко становилось себя – так бесславно заканчивать свою жизнь, сдаваться без боя.
- А кто даст сил? Кто? – шептал он, словно ждал ответ от спешащий куда-то реки, а она все молчала. Она всегда молчала! Даже когда он мог видеть. Перед травмой он, чуя беду, часто прибегал сюда и подолгу вглядывался в серую рябь воды, пытаясь запомнить каждую ее черточку. И теперь, по памяти Тёма пытался нарисовать какая она теперь – глубокой осенью. Нет, уже наверное ранней зимой! – поправился он и будто в согласие мягкая снежинка опустилась ему на лицо и обжигающей струйкой побежала по щеке. А потом еще одна и еще…
- Мама! Мама! Смотри снег! Снег! – закричал какой-то малыш рядом.
- Смотри на дорогу! Не отвлекайся! – ответил женский голос и они прошагали мимо.
Смотри! Сколько бы он отдал теперь, чтобы увидеть снежинки! Но вместо этого только бесформенное пятно маячило перед глазами!
- Если бы, если бы мне только увидеть, хоть на мгновение посмотреть на снег, на реку – шептал Артем, и скупая слеза катилась по его щекам.
Надо бы уже возвратиться домой, проснется мама будет волноваться, побежит по соседним дворам искать, еще подумает что попал под машину. Он уже пошел, как вдруг утренний воздух вздрогнул от глухого удара, потом еще и еще – где-то звонил колокол все громче и громче и ему вторил колокольчик поменьше, и чудилось будто зовет его к себе какой-то невидимый добрый волшебник. И повинуясь непонятному чувство, Тёма повернулся и пошагал по дороге, потом быстрее и еще быстрее, словно кто вел его за руку и вдруг замер, вслушиваясь в теперь громкий отчетливый звон.
- Господи, это наверное ты! Я думаю, что это только ты! Прошу тебя помоги моей маме, она так мучается, я слышу как она иногда плачет по ночам, из-за того, что я не вижу! Помоги, Господи! – заплакал он, а потом развернулся и побежал домой…

- Тёма! Тёма! Миленький! Где ты был? Тёма, одевайся поскорее! Темочка, звонил доктор, нас наконец-то берут на операцию! Они решились, Тёмочка! Ты будешь видеть, Тёма!!!
Мама радовалось и кружила его по комнате, а потом упала в кресло и плакала и что-то горячо шептала, а она стоял возле нее и гладил по голове и почему-то тоже плакал, и шептал только одно – "Спасибо, что услышал меня!" А потом они перебирали что из одежды взять с собой, и ехали в автобусе и доктор долго смотрел его глазки, и с кем-то переговаривался, и мама волновалась, когда наконец, его увезли на операцию…. А потом…
… Потом он увидел Свет, доктор осторожно отматывал бинты, и с каждым витком Свет становился все ярче и ярче, пока наконец, не ударил в глаза и не расплылся в пока еще неясных силуэтах белоснежного кабинета, но с каждым мгновением все четче и четче проступало лицо плачущей от радости мамы и веселого доктора, и улыбающейся медсестры, и он так обрадовался, что даже не слушал, что говорит доктор и только жадно всматривался в каждую пуговку на куртке, в которую одевала его мама, и в каждую ступеньку на лестнице и в каждого человека, сидящего на лавочках у врачебных кабинетах, и даже темное стекло солнечных очков, которые он так не любил когда-то, не могло отнять у него этой радости!
На улице шел снег – белоснежный пушистый, крупными снежинками медленно плыл к земле. И Тёмка вдруг вырвался из маминых рук, подставил навстречу снегу горячую ладошку и заплакал, а на ладонь опускались и опускались мягкие снежинки…
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Надя


Изображение


Праздник для каждого

После тренировки Сашка Семирадченко к метро с ребятами не пошел. Вывалили из раздевалки все вместе, гурьбой: в дверях, как обычно, затор устроили: пихались, толкались, возились и хохотали. Тренер Владимир Петрович, он их всегда провожал, даже прикрикнул. Тогда те, кто сзади шел, надавили на передних, и ребята вылетели наружу, как пробка из бутылки. Вылетели – и остолбенели, даже братцы Федькины смеяться перестали. И Петрович ахнул: «Ох, дал-таки Господь Сочельник! Без снега-то какое Рождество!» Три часа они в зале работали: когда на тренировку шли, все расчищено было – и стадион, и дорожка около трибун. И кресла новенькие, красно-желтые, цветов клуба, снегом лишь чуть-чуть припорошило.
А сейчас…Поле белое-белое, как пушистым одеялом покрыто, дорожка вся засыпана, по бокам вообще сугробы намело. И кресел совсем не видно: словно снежная гора высоко поднимается. И белый пух валит, и валит…Так и стояли: молчали и смотрели на снег. Недолго, правда. Пашка Федькин наклонился, раз-два – скатал снежок и залепил им в своего брата Кольку Федькина. Тот в долгу не остался, схватил обидчика в охапку и сунул в сугроб. Тут все оживились, и пошла снежная война. Петрович только рукой махнул: чего им скажешь, молодость дело такое. Постоял в облаке теплого пара, валившего из раздевалки, еще разок вокруг глянул, вздохнул и пошел внутрь, скоро старшие придут.
А они уже спешили, увязая в снегу. Ишь, мелкие развоевались. Им и самим хотелось в войнушку снежную поиграть, да при мальках несолидно как-то. Паша с Колей, сцепившись в клубок, прямо под ноги Вовке Трапезникову вылетели. Вовка, он здоровый, под сто килограмм: одного за шиворот взял, другого на ноги поставил: «Ну, и кто же у нас тут развлекается? А, братцы-дегенератцы! Так я и думал!» Это он Федькиных так прозвал. Ну, они носами пошмыгали, пробубнили что-то. Старшие дальше пошли, а у ребят боевой настрой пропал: все-таки домой надо. Все к метро, а Сашка Семирадченко почему-то в здание клуба свернул. Никто особо и внимания не обратил, мало ли у кого какие дела, в мужских компаниях друг к другу лезть не принято! Только Витя Горностаев спросил тревожно:
- Ты чего, Сань? Домой не идешь?
- Да так, - ответил Сашка, почему-то пряча глаза.
Дрогнул внутри на минутку. А, может, к Витьке пойти? Уж тетя Тома его точно не прогонит. И тут же одернул себя: у них и так тесно, ребенок грудной, и одна комната, тебя им только не хватало! У Витьки родители – дворники, за квартиру работают, а пока в комнате вчетвером ютятся. Хотя все равно у них хорошо – уютно, и вкусной едой пахнет. И все они очень добрые. Но сейчас от этой доброты ему хуже может стать. Как спросит тетя Тома, почему он домой не идет, так и выяснится все. И уж тогда – пиши пропало.
- Дела у меня, позвоню вечерком.
- Ну ладно, пока, я пойду тогда, мама ждет.
Сашка пожал всем руки и немного постоял. Так хорошо на улице! Всем, кроме него…Ребята шли себе, только Витька беспокойный два раза оглянулся. Хороший все-таки друг у него!
Вошел в здание, сел на откидное кресло. За стекляной конторкой тетя Роза, вахтерша, пила чай и смотрела маленький телевизор. На Сашку она и внимания не обратила: сериал ее любимый шел, и там как раз героиню оклеветали. Тренеры мимо проходили, Сашка здоровался, никто его ни о чем не спрашивал. Он уже всю Доску почета изучил, все объявления перечитал, и все, что внизу висело. Даже запомнил наизусть расписание игр на Рождественский турнир. Время тянулось медленно, словно кто его нарочно, как резину, растягивал. И что он дальше будет делать?
Когда сегодня тетю Любу увезли, он сначала даже заплакал, а потом перестал, увидел, как у нее лицо съежилось, и тоже слезы покатились. А ей нервничать совсем нельзя, врач сказал. Да и соседка тут, и врачи, не по-мужски реветь. Он в больницу хотел поехать, а доктор и тетя Люба в один голос сказали – нет. Доктор, правда, добрый попался, телефон ему дал, по которому звонить, чтобы про тетю Любу узнать. Носилки уже выносили, как она возьми, да и попроси соседку:
- Ты, Валюша, за Сашей-то присмотри. А если со мной что, - это она тихо сказала, но он услышал. – В книжке у меня телефон. Любовь Германовна в управе, она такими детьми занимается. Помогут там.
Валентина Ивановна стала тетю Любу успокаивать, а Сашка понял: придется бежать. Она, тетя Валя, женщина хорошая, а вдруг решит сразу в эту управу позвонить. Его схватят и увезут в детдом. Где-то он слышал что-то похожее, или это ему со страху мерещится. Нет, дудки, сегодня он домой не пойдет. Собрал вещи и пошел на тренировку: настроения заниматься не было, зато бдительность тети Вали усыпил.
Теперь вот сидит, одинокий, как воробей на жердочке. А вдруг и правда с тетей Любой что-то случится? Сейчас, конечно, медицина чудеса делает, так доктор сказал, а все же…Они ж вдвоем только на всем свете. Нет, где-то есть у него родители, только они, вроде, и не родители ему – лишены родительских прав, вот как. Отец в тюрьме, мать вообще неизвестно где, он их и не помнит. Ему три года стукнуло, как отец первый раз в тюрьму попал, мать еще раньше исчезла, наркоманка она была. А отец из тюрьмы вышел, до дому так и не доехал, опять подрался с кем-то, да серьезно – и опять надолго угодил. Этого ничего Саше не рассказывали, но у него с детства ушки были на макушке: такая уж жизнь ему досталась. Тетя Люба, страшая сестра отца, его вырастила. Они хорошо жили, ну, покричит она на него иногда, не без этого, полотенцем по мягкому месту, бывало, даст, он тоже огрызнуться мог. Но все это теперь такой ерундой кажется. Сашка не удержался, всхлипнул.
Тут в коридор мастера вывалили, у них какое-то собрание было.
- Серег, ты на машине? – Валька Бузин спросил.
- Ага.
Сережка Боровский. Ох, вот бывают же такие на свете – глаз не отвести! Высокий, сильный, а играет как! А рыбу ловит! А…Они вместе с юниорами этим летом на сборы попали, некоторые маленьких вообще не замечали, а Серега не такой. Саша с ним на рыбалку в дни отдыха ходил. И в церковь заброшенную, красивую, рядом с базой была, Боровский его с собой брал. Сашка все облазил, фоток наделал – тьму, а Сережка все ходил, смотрел, Саша видел, как он на стены глядел, где эти…фрески, и даже крестился. Ну, особенный, одно слово.
- Захватишь?
- Что с тобой сделаешь! Держи ключи, знаешь, как открывается. Я через минуту подойду.
Ребята вышли, а Серега к Доске почета подошел, долго смотрел, а потом осторожно, чтобы никто не видел, золотые буквы погладил, и перекрестился. Сашка видел уже, там новую надпись сделали «Сергей Боровский, мастер спорта». Это еще две недели назад было, а он на Европу ездил, только сегодня узнал, наверное.
Сережа словно почувствовал на спине взгляд. Обернулся – Саня Семирадченко.
- Сань, привет! Ты что тут сидишь такой скукоженный?
- Да я…ничего…Так.
Но Сережку на мякине не проведешь. Подошел поближе, в глаза заглянул.
- А ну-ка, рассказывай. Давай, давай, меня лучший «десятый» всех времен и народов в машине ждет, а я тут прохлаждаюсь.
Сашка шмыгнул носом и все рассказал.
- Собирайся, поехали, - сказал Серега.
- Куда? В управу? – Испугался Сашка.
- Нет, в Совет Безопасности. Домой ко мне, голова садовая!
Сашка вскочил, не веря своему счастью, одного боялся, вдруг Серега передумает. А нога затекла, как назло, видно, сидел долго. Он охнул, ощущение такое противное, когда отходит. Серега услышал, обернулся.
- Ты чего стонешь?
- Да нога…Затекла, гадина!
- Уж и гадина. Опирайся давай и поскакали, сейчас отойдет.
Они и до машины дойти не успели, как все прошло. Но Сашка не торопился двумя ногами идти и тихонько по сторонам смотрел: может, увидит кто из знакомых ребят, как Серега Боровский его тащит, будто раненого товарища. Во обзавидуются! Но не повезло. Залезли в машину. Серега на шоферское сел, а Саша – сзади. Валька Бузин обернулся и хмыкнул:
- О, Серый! Ты когда это успел потомством обзавестись?
Это шуточки у него такие! Он вообще зазнайка, Валька. Младших в упор не видит, да и со своими не со всеми разговаривать будет. Зато играет как! Его уж во Францию звали. А он не поехал, говорит, невыгодный контракт, здесь подучусь, потом и уеду. Сашка слышал, как Петрович Валькиному тренеру говорил: «Да, у нашего Валентина все на сто лет вперед расписано». И не поймешь, похвалил, или поругал.
А Сережка шутливо ответил, но получилось грустно как-то:
- Да, откуда, Валь, у меня потомство? Девушки ж меня не любят…
Не любят? Сережку? Во дуры! Он бы им показал, как Серегу не любить!
Валька, похоже, понял чего-то.
- Ладно, Серег, плюнь ты на нее. Вон их кругом сколько – бери, не хочу.
- Вот именно. Не хочу. Все, Валь, проехали. А Сашка мне вроде брата, так что ты имей ввиду.
А потом молчал всю дорогу.
И Сашка тоже молчал, все в голове слова эти Серегины крутил и на разные лады повторял: «вроде брата, вроде брата». И на душе так хорошо было, даже немножко про тетю Любу забыл, хоть это и неправильно.
Как приехали, Серегина мама его сразу кормить повела. Такая молодая, симпатичная, и сестренка славная, маленькая совсем, года три, наверное. И еще брат есть, Илюха, Саша хорошо его знал, он на сборах сейчас. Так у них часто бывало – на все каникулы уезжали. Чего Сережка маме сказал, он не знал, а только она Сашке предложила, когда он рыбные котлеты за обе щеки уписывал:
- Ты у нас поживи уж, сделай милость, пока тетя в больнице!
И по голове погладила.
У Сашки рот набитый, он даже спасибо сказать не мог, только промычал что-то.
А Серега одни макароны ел, без котлет. Тетя Лена посмотрела неодобрительно:
- Сережа, по-моему, твое рвение - не по разуму. Тебе же разрешено рыбу есть.
- Так Сочельник, мам! У вас у всех будет Праздник, а у меня что?
- Праздник не от еды зависит, - ответила она, но уже с улыбкой. – Ну, как хочешь, подвижник.
Про что они, Саша не очень понял, тетя Лена заметила это, объяснила.
- Сочельником потому день накануне Рождества назвали, что пост строгий: до вечера не едят, а после первой звезды – только кашу специальную, сочиво называется.
- И вы тоже? – Ахнул Сашка.
- Да нет, по возможности. Куда уж мне с Дашкой сочиво делать!
- Теть Лен, - Сашку встревожила неожиданная мысль. – А кто не постился, тому и праздника не будет?
Она чуть руками не всплеснула.
- Ну что ты, Саша! Господь для всех родился, обязательно будет праздник – для каждого.
А Сережка на часы посмотрел и говорит:
- Ну что, пора в храм собираться? Заранее надо встать, и вас на скамейку посадить, а то Дашка не выдержит. Ты с нами поедешь, Сань? Хочешь – оставайся, это дело добровольное.
Ну да, чтоб он с Сережкой расстался! И в церкви интересно побывать, там поют красиво. Они с тетей Любой заходили иногда свечки поставить, в праздник и не только. Так что он лицом в грязь не ударит, знает, как перекреститься, и как в церкви себя вести. И вообще, раз они едут, значит, так и надо. В этом доме все правильно, вот как!
В храме хорошо: елочки стоят – и у входа, и внутри. И встали они удачно, близко, но сбоку, их и не толкали совсем. Это все Сережка, он тут, сразу видно, свой человек, все знает. Даже поп, мимо проходил который, с ним поцеловался, но по-особенному как-то, щеками. «Это ликоваться называется, - Серега объяснил, когда Сашка спросил его шепотом. – И поп не стоит говорить, лучше батюшка». Батюшка, так батюшка, и правда приятнее звучит. А потом все в длинную очередь стали, подходили к большой иконе, и батюшка каждому лоб кисточкой мазал, рядом в церковной такой одежде молодой парень стоял и красивый стаканчик на ножке держал. «Ты не волнуйся, - сказал Сережка. – Делай, что и все». «А это что за икона?» «Рождество Христово». «Это как Он в пещере родился?» «Да. И волхвы, и пастухи. Я тебе расскажу потом». «А я знаю. – Ответил Сашка гордо. – В Детской Библии читал. Нам в управе на прошлое Рождество давали». Вот так-то, он тоже кое-что знает!
А потом вдруг подумал: раз Праздник, может, желание можно загадать? У него давным-давно одно желание было, заветное, а сегодня, как тетю Любу увезли, еще одно появилось. Только два, наверное, нельзя? Он Серегу даже за рукав подергал, а то подойдут к иконе, а он не успеет.
- Да, конечно, можно, - улыбнулся, - но не загадывай, а попроси. Прямо так и скажи: «Господи, помоги мне в том-то и том-то». С верой попроси, Он услышит!
- И ты попросишь? - Сашке показалось: по лицу друга тень промелькнула – и исчезла.
- И я, - вздохнул. – А как же. Праздник такой – все хорошее должно исполниться.
Сашка не стал ждать, пока к иконе подойдут, заранее стал просить, это молиться называется, и он долго молился, чуть не проспал, что уже икона вот-вот, и надо приложиться, другие-то ведь тоже ждут. Вот жалко, и рассмотреть толком не успел, а хотелось. Ну, ничего, потом посмотрит, они ж, наверное, еще придут сюда. И тете Любе он расскажет, если…Батюшка лоб ему маслом помазал: приятно так было, и щекотно немножко.
Служба еще где-то полчаса шла, Серега все посадить его хотел на лавку, боялся, устанет в непривычки. А чего это он устанет, не девчонка все-таки. Да вон, и девчонки некоторые стоят всю дорогу. Он одну заметил – симпатичная, коса длиннющая. Когда выходили, он ей смело так сказал:
- С Праздником!
А она улыбнулась во весь рот и отвечает:
- Спаси Господи, и Вас с Праздником!
Он бы поликовался с ней, да неприлично, наверное.
Почти у самой двери их мужчина один окликнул:
- С Праздником! Я думал, пропустил вас.
У тети Лены лицо аж засветилось:
- Саша! А я уже волновалась.
- Да что ты, обычное дело, снег, пробки. – И улыбнулся ей, и Дашку на руки взял.
У Сашки даже сердце защемило: видно, как они все любят друг друга. А вдруг Серегин папа не захочет, чтобы он к ним возвращался? Мало ли, может, устал после работы, а тут…
- Так вот ты какой, тезка! С Праздником тебя! – И руку протянул. – Дядя Саша.
- Саша. – Он руку взял и пожал. – Семирадченко.
- Ну, поехали, Саша Семирадченко. Дашка уже засыпает. И в больницу тете твоей надо позвонить.
Сашка и не думал, что так устал. За чаем носом клевал, и на вопросы толком не мог ответить. Тетя Лена ему в Илюхиной комнате постелила. Он лег, и почти сразу в сон провалился, но изо всех сил старался не засыпать: дядя Саша в больницу звонил и обещал сказать, как дозвонится. Легкие шаги послышались, тетя Лена вошла. На краешек кровати присела, по голове его погладила. Рука была ласковая и душистая. А какая у его мамы рука? Он и не знает даже…
- Сашенька, дозвонились. Не волнуйся, состояние стабильное. Завтра с лечащим говорить будем, сейчас врачи уже ушли.
- Стабильное – это чего?
- Стабильное, значит, ухушений нет. Спи спокойно. Это лучшее из того, что нам могли сказать.
Раз она так говорит, можно не беспокоиться. Он лег на бок, она привычным движением поправила ему одеяло, перекрестила. И минуты не прошло, как он уже погрузился в блаженный, глубокий сон.

* * *
Утром его Серега разбудил.
- Вставайте, граф, вас ждут великие дела!
Сашка даже не понял спросонья, что случилось.
- Какие дела?
- Это фраза такая. Подарки пошли получать. Ведь просил вчера?
Саша мгновенно сел, как будто в спине шарнир сработал.
- Просил. И что?
- А ничего. Под елочку пройти извольте-с.
- И можно не умываться?
Про умывание Сережка напрочь забыл, сам-то он давно в душ сходил. Это он от нетерпения, так хотелось посмотреть, как Сашка подарок достанет. Эх, непедагогично получилось! Ну, ничего, ради Праздника разрешается.
- Ну, что с тобой делать. Только потом не забудь.
Сашка оделся, как солдат, секунд за сорок, наверное.
Идут с Серым к елке, а у него ноги от волнения подгибаются. Разве может такое быть, чтобы его желание исполнилось? А Серый улыбается хитро, и у тети Лены в глазах смешинки танцуют, и дядя Саша какой-то особенный. Дашка только на него не смотрит, сидит, конфеты перебирает: у нее свои дела.
- Давай, давай, веточку подними, - командует Серега.
Он чуть-чуть приподнял, и сердце так заколотилось! Если б его сейчас в физкультурный диспансер, да кардиограмму – точно бы играть не разрешили! Неужели? Быть этого не может! Он еще не верил, но руки уже щупали пакет, в котором лежал…нет…ну это точно ему снится. Мяч - настоящий, регбийный, «Джилберт», в Москве такой не найдешь, а если и найдешь, так он всю пенсию теть Любину стоит, да еще его пособие впридачу. И он именно такой хотел!
Он стоял и гладил мяч, даже из пакета не вынимал, а они все улыбались. А потом дядя Саша вышел куда-то, и тетя Лена сказала:
- Ты еще посмотри, вдруг что найдешь.
Он нагнулся и достал перчатки – таких перчаток в команде ни у кого нет, даже у Андрюхи Князева, хоть у него папа журналист, и все время за границу ездит. Их же там еще найти надо – настоящие, регбийные. А у него теперь есть! Он держал мяч под мышкой, а в руке – перчатки, и по щекам вдруг слезы потекли, соленые такие. Вот стыдобища! А тетя Лена тоже всхлипнула, подошла к нему и обняла. Она его по голове гладила, и он все думал, вот ведь, чудо какое. Только он же еще об одном просил…
Дядя Саша вошел, телефон протягивает.
- Ну, потоп! Сейчас соседи придут, скажут, залили. Возьми трубочку, тезка, поговори с тетей.
У Сашки слезы сразу высохли.
- Алло! Теть Люб!
- Да, Сашенька! Как ты там?
- Я хорошо. То есть…Только тебя не хватает.
- Ничего, сказали, не так все плохо. Через пару недель выпишут. Если буду слушаться.
- Так ты слушайся!
Они еще поговорили, и тетя Люба сказала, дежурный разрешил ее завтра навестить. И дядя Саша его отвезет. Вот ведь здорово!
- С Рождеством тебя, теть Люб!
- И тебя, мой родной. И благодетелей наших.
Слово-то какое – благодетели! Красивое слово, хорошее.
Тут благодетель дядя Саша и говорит:
- Все, быстро на завтрак-обед (уже час дня потому что был), и на горку поедем.
- А где Сережа? – Тетя Лена спросила встревоженно.
И правда, Серега исчез куда-то. Дядя Саша улыбнулся в усы.
- Да так. Позвонил ему кто-то…
Тетя Лена аж вспыхнула.
- Неужели? Медведь в лесу сдох!
- Не медведь сдох, а Рождество на дворе, заруби себе на носу.
И по носу постучал ее легонько. А она носом о его плечо потерлась.
- И правда, Рождество, слава Тебе, Господи!
А тут Сережка входит, улыбка какая-то…и словами не скажешь, оглядел всех и говорит:
- Можно, Катя с нами тоже на горку поедет?
Родители переглянулись:
- Ну, может, и наказать ее надо за плохое поведение, но Рожедство сегодня, простить придется.
…За завтраком Сашка к другу наклонился и спросил:
- Выходит, сегодня все желания исполнились? Да?
- Выходит, - ответил Сережка весело. – Тебе же мама говорила, Рождество – это Праздник для каждого!
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Виктория

Изображение


РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЛОШАДКА

Быль


«Тик-так, тик-так, тик-так…»
«Откуда здесь наши ходики?» - удивилась девочка.
«Тик-так, тик-так, тик-так…»
«Тик…» - хитрые глаза кота посмотрели налево, «так…» - глаза погрустнели и побежали вправо… «Тик…» - налево, «так…» - направо… «Тик…» - налево, «так…» - направо…
«Я дома?»
Да, это был бабушкин дом. Девочка прижалась к печке иззябшим тельцем. Хорошо-то как! Тепло-тепло! Ножки и ручки отогрелись и стали горячими-прегорячими…
- Аленька, радость моя, иди скорей ко мне. Я тебе сказку почитаю…
- Бабушка! Миленькая моя, хорошая моя, бабуля любимая!.. - девочка бросилась к бабушке: - Значит, ты не умерла?!
- Нет, Алюшка, нет! Ты всё узнаешь, всё поймешь - в своё время… Пойдём, пойдём, я тебя уложу… Спать уж пора. Вот твоя любимая книжка…
Бабушка укрыла девочку одеялом, принесла большую-пребольшую книгу и спросила:
- Аля, ты не забыла?..
- Помню, помню, бабушка…
- Не забывай, детонька! Выручит и тебя великомученик в трудную минуту. А теперь сказка… Ну, слушай…
Ах, как уютно Але в кроватке! Ласковый бабушкин голос убаюкивает, убаюкивает, убаюкивает…
___

«Так начинается сказка…» - прозвенел вдруг чей-то хрустальный голосок и исчез.
И вот вместо потолка над Алей - небо. Пушистые снежинки закружились в прекрасном небесном танце… Снежинок становилось всё больше и больше… Они прижимались друг к другу, превращаясь в белоснежно-молочное облако… А потом из этого облака явилась на свет Божий грациозная белая лошадка. Она полетела по бездонно-чёрному небу и запела: «Христос раждается, славите…». Чья-то незримая рука метнула в небо мириады звёзд, и они тоже запели: «Христос раждается, славите…».
Становилось всё светлее и светлее… Ах, что это? Новая звезда зажглась на небе! О, как она великолепна!.. И звёзды, и снежная лошадка устремились к ней…
Стало тихо-тихо…
- Аля! - позвал кто-то вполголоса - Аля!
«Аля! Аля! Аля!» - тотчас повторил хрустальный голосок…
- Аленька!

Изображение


***

Девочке родители дали торжественное имя Александра, но и мама, и папа, и бабушка, а значит и все, ласково называли её Алей.
Аля рано лишилась матери. Большую часть года девочка жила с папой в Ленинграде, лето же проводила у бабушки в деревне.
В конце июня 1941 года Алин отец наконец-то взял отпуск - впервые за многие годы. Это лето он решил провести в деревне с дочкой…
По приезде Аля тотчас побежала к своему любимому месту - часовенке на холме.
Бабушка рассказывала, что на этом холме пятьсот лет назад явился людям сам великомученик Георгий Победоносец. Он приплыл по ручью в эти края на каменном кресте. В том месте, где крест остановился, и была построена часовня. Позже этот крест поставили к алтарной стене Георгиевского храма. А к целебному ручью стали приходить богомольцы. Многие из них излечивались от своих болезней.
Аля набрала в ладошки живительной влаги и полила обнажившийся корень лиственницы. Кто знает, может быть, это дерево помнит святого Георгия - ведь лиственницы долго живут, говорят, до тысячи лет…
- Святой Георгий, не оставляй нас!
Слова, произнесённые девочкой вполголоса, тотчас повторили все окрестные холмы: «Святой Георгий, не оставляй нас… Святой Георгий, не оставляй нас… Святой Георгий, не оставляй нас...».
Бабушка говорила, что воздух у часовенки имеет чудесную особенность действовать умиротворяющее, а произнесённые, даже очень тихо, слова тут же воспроизводятся всеми горками и возвышенностями.
Аля села под лиственницу на свежескошенную траву и замечталась: впереди было много-много летних дней с папой…
- Аля! Аля! - разбил хрустальную тишину папин голос.
«Аля… Аля… Аля…» - отозвались взгорья и пригорки…
К часовне приближался отец. Даже походка его говорила: случилось что-то страшное.
- Доченька, - прошептал он, - война…
«Война… война… война…» - беспокойно зашелестели холмы…


___
Фашистские войска стремительно захватывали города и посёлки. К концу лета 1941 года гитлеровцы вошли и в Алину деревню. Они забрали всё колхозное имущество - скот, инвентарь, собранный урожай. Не стыдились немцы врываться и в дома селян, и тогда уносили всё, что им попадалось на глаза.
Отец, вместе с другими мужчинами села, заранее ушёл в лес - к партизанам. В деревне оставались только дети, старики и женщины.
Зима 1941-1942 года была необычайно суровой. Но, несмотря на лютые холода, партизаны вели активные действия против неприятеля: взрывали мосты и дороги, портили телеграфную и телефонную связь, поджигали склады и обозы. Пущенные под откос поезда и взорванные железнодорожные линии вызывали ужас у фашистов. К зиме они оказались неподготовленными: не было ни тёплой одежды, ни запасов продовольствия. Тогда под видом поисков партизан гитлеровцы врывались в дома, грабили людей, отбирая вещи и последние съестные припасы…
В эту зиму и умерла Алина бабушка… Отец был на фронте. Он ещё осенью партизанскими тропами добрался до осаждённого Ленинграда, оттуда его и отправили воевать.
Девочку приютила соседка. Но она вскоре оказалась на улице: её дом, а заодно и Алин, спалили немцы. Соседка ушла к партизанам. А Алю забрал дед Георгий - колхозный сторож. У него девочка жила до осени 1942 года.
Зимой поселяне решили брать Алю к себе домой по очереди. Девочка приходила в избу вечером, ночевала, её кормили - кто раз, а кто и три раза в день - чем Бог послал. Следующим вечером ночевать и столоваться Аля шла в другой дом.
В деревню ещё осенью откуда-то приехали новые люди, вселились в пустующую избу за леском, хозяйство завели. В такое-то время! Плохого за пришельцами ничего не замечали, но и хорошее никто о них не говорил.
В Сочельник из-за леска повеяло запахом пирогов. И тогда селяне решили нарушить установленную очерёдность. Праздник всё-таки. Рождество Христово. Пусть Аля эту Святую ночь проведёт в тепле да сытости. Пусть к новеньким идёт. Не выгонят же сиротку в такую ночь!
___

- Ну, и звал тебя кто сюда? Зачем пришла? Иди, иди, откуда пришла! - и хозяин захлопнул дверь прямо перед Алиным носом. Аля испугалась до слёз: так грубо с ней никто не разговаривал. Быть может, не понял этот сердитый человек, зачем она пришла. И девочка несмело стукнула кулачком в дверь:
- Дяденька, меня дед Георгий прислал…
- Сказал же: иди отсюда, попрошайка! Нет ничего у нас! Стучать будешь - собаку спущу. Уходи, говорю!
___

Зимой темнеет рано. Тропку девочка нашла с трудом: на небе не было ни одной звезды. В лесу было совсем темно, и Аля заблудилась.
Плакать и кричать было бесполезно: в ту пору в лесу никого не было. Да и где бы взяла девочка сил на крик: в её худеньком тельце еле-еле теплилась жизнь. К тому же со вчерашнего дня она и капли воды не выпила. Дед Георгий сунул было сиротке перед дорогой варёную картофелину, но она отказалась: «Не буду есть до первой звезды».
Аля присела на пенёк, развязала верёвки, держащие на её ногах огромные галоши. Полотенца, которыми были обмотаны Алины ноги, обледенели. Девочка с трудом стянула с себя эти ледяные сапоги, растёрла ноги. Что же делать? Опять натягивать? Нет-нет! Из-под старой бабушкиной кофты, служившей ей шубой, она вытянула ветхую шаль, разорвала её пополам, обвернула ноги. Вытряхнув снег из галош, Аля опять привязала их к ступням.
Сидеть было нельзя. Это Аля знала точно. Отец рассказывал, как его друг заснул на морозе и не проснулся. Но куда идти? Как искать дорогу? Девочка решила ждать рассвета, но чтобы не замерзнуть, стала подпрыгивать.
У бабушки были замечательные ходики в виде чёрного хитрого кота. «Тик!» - жёлтые глаза кота бежали влево. «Так!» - и глаза спешили направо.
«Тик!» - и Аля попрыгивала на левой ноге. «Так!» - и Аля подпрыгивала на правой. «Тик!» - на левой. «Так!» - на правой. «Тик!» - на левой. «Так!» - на правой. Эта игра развеселила девочку. Она даже согрелась. Но силёнок-то у Али было совсем мало, и она очень быстро устала. Что бы ещё придумать?!
Девочка огляделась. Невдалеке стояла огромная пушистая ель. Мохнатые нижние лапки её согнулись под тяжестью шишек, получилось что-то вроде пещеры. Аля раздвинула ветви, заглянула. Снега под елью почти не было. Девочка наклонилась и воткнула озябшие пальчики в прошлогоднюю хвою. Тепло! Аля нырнула в еловую пещерку.
«Как здесь хорошо! - подумала девочка. - Летом придём сюда с девочками, поиграем…». Аля прижалась к шероховатому стволу - стало теплее: «Скоро родится Спаситель… Ему-то ещё хуже было в ту ночь… А я потерплю!»
Пошёл снег. Он становился всё гуще и гуще. И вот еловая пещерка полностью покрылась снегом. Аля не знала: ночь ещё или утро наступило. Сил не было. Тело задеревенело.
- Святой Георгий, помоги! - шевельнула побелевшими губами девочка.

***

- Но, н-но! Ну что ты встала?! Н-но! Лошадушка, милая, что с тобой? Давай, моя хорошая! Уж почти на месте! Н-но!
Но лошадь стояла. Напрасно дед Георгий уговаривал её. Ни с места! Снежинка - так её прозвали за удивительную масть, белоснежно-молочную, - упрямо стояла, повернув морду к огромной ели…
…Дед Георгий проснулся рано - будто разбудил кто. Запряг старую колхозную лошадку - до войны на ней обед на поле возили. (Немцы не тронули Снежинку: старая да тощая - толку никакого.) Тяжесть какая-то на душе у старика была: казалось, будто неладно что-то с Алюшкой. «Дай, - подумал, - съезжу за ней, вечор всё замело. Морозище. Как возвращаться-то будет в галошах своих?!» Поехал.
А тут Снежинка встала в лесу. Уговаривал, убеждал, даже голос повышал - ничего не помогает. Дед замёрз и лошадь дрожит. Дрожит-то дрожит, а идти не хочет. Смотрит на ель.
Заглянул дед Георгий в глаза лошадиные, а в них тоска и слёзы катятся. Да что же это такое?! Махнул старик рукой:
- Ладно, посмотрю, что там!
Еле добрался до ели: так намело. Снег стал разгребать. Добрался до лап еловых. Ну и что?! Ель и ель. Ну шишки. Повернул было обратно, да Снежинка так жалобно заржала - заплакала будто. Раздвинул дед ветви:
- Господи, помилуй! Аленька!!!
___

В избу к деду Георгию собралась вся деревня. Старик плакал от радости и всё время повторял: «Христос с небес… Христос на земли… Пойте Господеви вся земля…».
Девочку как следует растёрли неизвестно откуда появившимся спиртом, напоили тёплым чаем, и она уснула. Решили селяне: сиротка будет жить у деда Георгия, а уж они позаботятся, чтобы Аленька нужды ни в чём не знала, а там - как Бог даст.
Проснулась Аля только на следующее утро - румяная, весёлая, будто и не было ничего, обняла старика:
- Дедуля, святой Георгий тебя привёл! А лошадка наша непростая - рождественская… Я слышала, как Снежинка пела «Христос раждается, славите…».
Так и стали величать Снежинку: РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЛОШАДКА.


Пояснения

_________________________________________________________________

Героиня рассказа - Аксёнова Александра Васильевна - живёт в Санкт-Петербурге, работает заведующей отделом иностранной литературы библиотеки Санкт-Петербургской Духовной академии и семинарии.
О той ночи ей напоминают больные суставы рук и ног…
Деревня, где происходили описываемые события, называется Ложголово. Находится она в Лужском районе Ленинградской области.
Ложголово знаменито своим Георгиевским крестом. Он был поставлен на месте его святого явления. Со временем над крестом соорудили часовню. В 1834 году возвели невдалеке и церковь в честь великомученика Георгия Победоносца. В годы воинствующего атеизма в часовне находилась кузница. Крест унесли к алтарной стене храма. Там он простоял до «перестроечных» времён. Ныне часовня обращена в зимнюю (тёплую) церковь. Георгиевский крест вернулся на прежнее место. Во время Великой Отечественной войны большая часть поселения Ложголово была сожжена немцами, но храм они не тронули.
В 1963 году церковь Георгия Победоносца была закрыта (после смерти настоятеля, протоиерея Николая Недремского). В настоящее время храм реставрируют, службы идут.
=========================================================
Дорогая Александра Васильевна, если Вы сейчас читаете этот рассказ, то простите меня за возможные неточности!
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Уважаемые пользователи и гости форума!
Мы просим вас поделиться вашими наблюдениями, мыслями о том, помогли ли вам рождественские рассказы справиться с какой-либо вашей внутренней проблемой, изменить взгляд на проблему. Расскажите, пожалуйста, подробно о ваших впечатлениях от рассказов. Поверьте, авторам очень важно и полезно знать мнение читателей!
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Алексей Горбунов

Изображение

ОН ПРИШЕЛ В ЭТОТ МИР.

Смотри, - какой тонкий этот мир, совсем как паутинка, словно сплетен из тончайших хрустальных нитей. Они конечно же хрустальные, в этом нет никаких сомнений, видишь, как играет в них свет летящих звезд, как бежит он по ним, рассыпаясь на мириады разноцветных сверкающих искорок. Маленькие сверкающие искорки, они мне что-то так напоминают, что-то давнее и очень знакомое… Вспомнил. Они похожи на падающий снег в зимнюю ночь. Помнишь, мы видели такой, давным-давно, когда ты был еще совсем маленьким? Легкие сверкающие звездочки, тихо падающие с высокого темно-синего неба.

Как тихо вокруг. А ты знаешь – на самом деле в мире нет тишины, и если остановиться и немного помолчать, то можно услышать удивительную мелодию. Не веришь? Вот сейчас, смотри - звездные искорки бегут по тонким хрустальным нитям. Видишь, как те чуть-чуть вздрагивают? А теперь замри и слушай. Слышишь? Они поют! Тысяч тончайших струн коснулось дыхание Творца, и они отозвались радостным звоном, запели, сплетая свои мелодии в единую великую симфонию. Эта музыка, она никогда не умолкает, и если захочешь, ты всегда сможешь ее услышать, надо только чуть-чуть постараться. Симфония бесконечна, потому что Создатель никогда не оставляет Своего творения. Посмотри вокруг - Его любовь наполняет наш хрупкий мир, живет в нем, и мир живет ею, покоясь словно дитя в заботливых руках Отца, освящаясь Его светом. А однажды, много лет назад, Свет сошел в мир, и Любовь обрела плоть. Мир вместил Невместимого, не спрашивай как – это тайна.

Он пришел, чтобы не дать разбиться хрустальному кружеву, чтобы сохранить его, спасти, взять на руки и поднять, а мир… Зачем ты плачешь? Не надо. Разве ты не знаешь - смерть не может иметь власти над Творцом жизни, и Любовь не оставила мир. Совсем наоборот, придя однажды, Он остается здесь до скончания века, и каждый раз ищущие жизни спешат встретить Его. Вот и сегодня…

Снег пошел, смотри, как красиво, точно в твоем далеком детстве – маленькие сверкающие звездочки слетают с неба и тихо ложатся на твои ладони. Слышишь? Ангелы запели на небесах! Давай же руку, идем скорее, Он снова пришел в этот мир.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Татьяна Майза

Изображение

Рождество в конверте



Василек осторожно задвинул металлическую крышку, стараясь не прищемить пальцы. В прошлую ночь они замерзли. С вечера оставили приоткрытым люк, чтобы выветрился запах прелости и пошли работать. Вот тепло и улетучилось, пока их не было.
Однако ж сегодня будет добрый улов!.. Вон сколько народу на улице. Спешат за покупками и елками. Как-то и работать-то не хочется…
Вместе с метелицей в воздухе кружится радость и ожидание чуда. Со всех сторон звенит смех, слышатся поздравления. Нет, надо обязательно идти. У людей хорошее настроение, этим надо пользоваться. Да и, в конце концов, у них, у мальчишек, тоже должен быть праздник, а для этого надо добыть чего-нибудь вкусненького.
Василек натянул рукава старой куртки на красные от цыпок руки и поежился от холода. Мальчики остановились у заледенелой колонки с водой, что находилась через улицу от их люка и стояла на перекрестке двух дорог, одна из которых вела на вокзал, вторая - на рынок.
- Ты на площадь, ты к базару, а я к вокзалу, - распорядился Коля по праву старшинства и вытер нос рукавом.
- Я не пойду на базар, - возмутился Серж, натягивая повыше ворот вязаной кофты грязно-синего цвета, - я там вчера был. Люди только на ряды смотрят, а меня не видят.
- Вчера пусто, сегодня густо. Поршнями шевелить надо, не фиг по сторонам зырить, - сказал Коля, шмыгнув носом.
Прошел почти год, как погибли родители Василька, и следом и бабушка умерла от горя, старенькая она была. Мальчика отдали в детский дом, но Василек сбежал вместе с Сержом по осени, мечтая найти престарелую тетю Василька, жившую в другом городе, да морозы ударили, возвращаться в детдом никак нельзя было, иначе их бы потом не выпустили.
С Колей ребята познакомились на улице. Для Коли улица - что дом родной чуть ли не с пеленок. Василек видел окна его квартиры: вместо давно выбитых стекол – полусгнившие матрасы. Оттуда постоянно сыпалась ругань: это выпившие Колины родители что-то вечно делили.
Ребята разошлись в разные стороны, условившись встретиться через три часа на том же месте. Василек отправился на площадь. Летом здесь весело, приезжает Луна-парк, работают аттракционы. А зимой возвышается огромная нарядная елка и деревянная катушка, покрытая льдом, с кучей визжащей детворы.
Вокруг небольшой самолета – памятника в честь победы во Второй мировой войне - стоят машины с елками. Самолет этот установили лет десять назад. Раньше площадь украшала фигура каменного Ленина, вокруг которого в клумбах росли маки в клумбах. Теперь цветы никто не высаживает, а Ленина давно отвезли то ли свалку, то ли на чей-то огород вместо пугала. Зато самолет поднимает нос к небу, словно вот-вот взлетит. Когда дует ветер, он мерно покачивает крыльями, как живой. Эх, вот так бы улететь на самолете подальше от этого города, подальше от всего!
С тоской посмотрел Василек на самолет – одинокий, но равнодушный к происходящей под ним суете.
- Почем вон та маленькая пушистая елочка?
-А мне вот эта больше нравится, уж елка так елка, - перебил ее мужчина, похоже муж, и довольно выдохнул: -Уж елка так елка!
- У нас и так мало места в комнате. Давай, лучше маленькую елочку купим!
-Тетенька, дяденька, подайте, пожалуйста, - затянул жалобно Василек, протянув озябшую руку.
-Иди мальчик, не до тебя, иди, - ответил с раздражением мужчина.
Женщина скользнула по Васильку невидящим взглядом и с недовольством спросила мужа:
- Ну, и куда мы ее поставим?
- Дядя, - сделал последнюю попытку Василек, - подайте, пожалуйста, на хлебушек.
Мужчина было повернулся к мальчику и начал шарить в своем кошельке, перекладывая бумажные деньги, но, порывшись, сказал, поправляя очки:
- Нет у меня мелочи мальчик, все потратил, иди себе, ступай с Богом.
Василий ходил вокруг памятника, пытался просить, но все было бесполезно. Прошло уже почти два часа, а у Василька - ни копейки. Коля выгонит его, и придется Васильку провести праздничную ночь одному под холодными звездами. Василек завернул за угол дома. Там начиналась центральная улица - самое оживленное место города. Многочисленные магазины работают допоздна. Может, здесь попытать удачу?
Главная улица ослепляла предновогодней красотой. Уличные фонари гордо держали флаги, с проводов свисал послушный ветру серпантин, деревья обвивала паутина из разноцветных огоньков. Из огромных сверкающих окон универсама, разрисованных дедами морозами и украшенных гирляндами огней и мишурой, позировали манекены в модных дубленках. Василек непроизвольно бросил взгляд на свое отражение и увидел грязного оборванного мальчишку. Наверное, не очень приятно такому замазуле и денежку то подать.
А пахнет как! Прямо на улице продавали пирожки. Из киоск плыл запах жареной курицы. Вот бы сейчас ее золотистый кусочек! И чаю…Такого, как бабушка заваривала, настаивая на печи, так чтобы весь воздух наполнялся им. Но сначала елку, самую маленькую - Новый год и Рождество все-таки! Хотя нет, куда ее ставить, не на трубы же, лучше веточку добыть, но большую и пушистую.
И тут Василек увидел бабулю, впрочем, не бабулю вовсе, а пожилую женщину в богатой шубе. Тащит женщина елку, взвалив на хрупкие плечи тяжелое колючее дерево, перетянутое веревкой.
- Простите, можно я вам помогу, - робко предложил Василек.
- Помоги, юноша, помоги, - обрадовалась женщина. - Я вот тут недалеко живу. Детки мои поразъехались по разным городам. Один в Ростов, другой в Москву. Одна я теперь. Но обещали внуков на каникулы привезти. Как же без елки их встречать то?
Ухватился Василек за конец зеленой красавицы. А та недовольная: все руки исколола. Благо, недалеко пришлось идти.
- Как же Вы такую тяжесть несли? – удивился Василек.
- Да мне же недалеко, здесь на площади и такси не возьмешь. Думала маленькую елочку куплю. Так нет, вот эту уговорил торгаш! Смотрите, говорит, какая шикарная. Ну да ладно! Игрушек у меня много, есть чем украсить.
Завернули во двор старинного дома. Вид у него казался самодовольным Еще бы не гордиться: такой изящной отделки не было ни у одного дома в этом городе. Василек слышал, что в нем живут бывшие партийные работники.
Подъезд блистал белым мрамором, широкая винтовая лестница была чисто вымыта. По невысоким ступенькам поднялись на второй этаж.
- Спасибо, тебе, молодой человек! Как звать-то тебя?
- Василий.
- Спасибо тебе, Василий за помощь!
- Да не за что, тетенька.
Василек спустился на несколько ступенек вниз.
- Стой, погоди, на вот тебе за работу, - изящная рука неуверенно протянула Васильку пятьсот рублей, зажатые в тонкой руке.
- Что Вы, тетенька, - смутился Василек, - я так просто, мне жалко Вас стало:помочь решил.
- Бери, бери, ты заслужил, - улыбнулась женщина. И Васильку показалось, что жалость проскользнула в ее глазах. Сейчас начнутся глупые вопросы, кто его родители, в каком он классе и тому подобное. И тогда мальчик взял деньги, резко развернулся и стремительно побежал вниз.
Да, здорово все здорово вышло: и помог и денег заработал. Все! Хватит по улицам шататься! Деньги есть – праздник будет.
Идет по улице Василек, не нарадуется. На витрины смотрит, чтобы купить, как друзей порадовать.
Но вдруг гаснуть начала радость… Окна домов светятся. Все видно: взрослые и дети смеются, поют, танцуют, поздравляют друг друга, столы ломятся от еды. А он один… Вместо дома – люк. И обида на весь свет волной накатилась на сердце мальчишки: чужой он в этом мире, чужой, и никому ненужный и никакие деньги не спасут его от одиночества.
Василек вспомнил, что когда-то и они с папой наряжали елку. Лесная гостья стояла почти до конца января, лишь после Крещения убирали.
Интересно, а на том свете, где сейчас его родители, есть елка? А если есть, то чем они ее украшают?
Василек любил подвешивать рядом со стеклянными птицами, солдатиками, принцессами шоколадные конфеты в пестрых обертках, а на каждую веточку клал маленький шарик белоснежной ватки. На потолок, прямо над елкой, приклеивал серебряный дождик. А внизу стоял электрический домик с двумя оконцами: одно оконце загоралось, другое гасло. Мама говорила, что это Дед Мороз ходит по комнатам, Снегурочку ищет, а она, проказница, убежала в лес, зверушкам подарки дарить.
А потом всё раз - и закончилось. Как будто и не было. Не было дома, не было праздников, не было завтраков перед школой. И надо ли это кому-нибудь рассказывать? Кому это интересно?..
- Господи…-чуткие уши Василька уловили чей-то шепот и два сдерживаемые рыдания. Между домами, забившись в темный угол, сидела девочка. Она смотрела в небо, и из огромных глаз её текли слезы.
- Ты что плачешь? – наклонился к ней Василек.
- Мама заболела. Плохо ей очень. Сегодня врач приходил, сказал, что мы не местные, что не может он маму в больницу положить, езжайте, говорит, туда, откуда приехали, там и лечитесь или деньги платите. А куда нам ехать? Оттуда все уезжают. Не ждет нас там никто. И здесь никто не поможет.
Девочка зарыдала.
- Так, не реветь! – прикрикнул Василек и деловито осведомился: - Сколько тебе нужно?
- В аптеке насчитали пятьсот рублей… - у девочки задрожали губы. - Еще и накричали, что без денег пришла, что от работы отвлекаю. Да где ж мне взять столько?
Хрустнула бумажка в руке Василька, обожгла руку.
- На, это тебе, - решительно протянул Василек пятисотку, даже не успел опомниться, как отдал деньги.
- Ой! Что ты, я не возьму! – девочка мгновенно успокоилась, но все-таки с опаской спросила: - Откуда у тебя столько?
- Мне Богородица прислала, велела тебе передать, - ответил Василек. Так говорила его мама, когда по праздникам приносила домой сладости.
Девочка прижала деньги к груди и так посмотрела на Василька, что… Короче, слова благодарности были не нужны.
Посмотрел Василек на спину убегающей девчонки, порадовался за неё.
А витрины магазинов манят и дразнят. Только что было всё так близко! А теперь всё недоступно. Вот золотистая курочка, покачивая поджаристыми боками отчетливо явилась взору. Заболел желудок. Появилась сухость во рту. Василек загреб непослушной рукой холодный свежевыпавший снег и положил в рот. Твердые снежинки таяли на языке, но… не насыщали.
Ну а главное: что теперь он скажет Коле и Сержу? Зря он так сделал, пожалел незнакомую девочку! Больно совестливый! Думать надо сначала. А ведь на пятьсот рублей можно было бы купить столько еды! Курочку, что на вертеле крутится в киоске, апельсинчиков, чтобы пахло праздником в их подземном доме, и тортик, самый малюсенький.
Но почему-то вместе с сожалением и боязнью возвращаться к ребятам, в душе Василька все отчетливее загоралась радость: ведь он поступил как настоящий мужчина – помог больной женщине. Ну и что из того, что купил бы Василек курицу и лакомства, съели бы да забыли. А так он, может, жизнь спас. А денег еще заработает.
Может, у клуба постоять – там молодежь собирается на танцы?
Василек побежал бегом, чтобы не замерзнуть окончательно до того, как окажется на месте. Но по дороге поскользнулся, упал и больно ударился - едва доковылял до клуба.
На крыльце торопливо (мороз же!) курили молодые люди. Они осмотрели Василька с ног до головы. Кто-то безуспешно пошарил по карманам - в попытке отвязаться от мальчишки-бомжа как от заразы. Подошел охранник и вежливо попросил уйти подальше.
Василек не стал спорить, развернулся и пошел. Куда? Сам не знал. Лишь слезы струйкой катились по впалым щекам. Заорать бы на всю улицу что-нибудь плохое, взвыть как одинокий волк в лесу, да сил нет.
Решил в храм зайти - погреться, все равно по дороге.
В храме народу - не протолкнуться. Свечи горят, люди молятся. Постоял Василек, послушал. Что-то такое близкое, почти родное, кажется - вот-вот мама подойдет, она только на минутку отошла свечи поставить, и бабушка на скамейке сидит. Всматривается Василек в лица прихожан, а к горлу комок так и подступает. А скамейка-то стоит? Да, она, как всегда, на своем месте, и на ней - как всегда много старушек.
- Господи, помоги, - вздохнул мальчики подумал: «Может, надо спаси и сохрани?» Забыл Василек, как мама его учила. Бог для него был сказкой. А теперь…Тепрь слезы навернулись на глаза Васильку Все расплылось перед глазами – как под водой, когда ныряешь.
Вышел Василек на улицу - морозный воздух обжег мокрые щеки. Сердце заныло: «Мама, папа, бабушка, вы слышите меня? Почему вы бросили меня одного? Нет, значит, Бога-то вашего, иначе Он не забрал бы вас!»
Василек вспомнил, как в последний раз махал родителям рукой, когда они садились в машину. Ясно запомнил прощальный взгляд матери и ее слова: «Чтобы все уроки сделал к вечеру, я проверю. И бабушку слушайся!» Как давно это было, а кажется, что вчера.
По мере того как Василек отходил от храма, тень его становилась всё длинней и длинней, а мысли всё печальней и печальней. Как же теперь он вернется домой?
- Василий, ты обронил что-то, - обратилась к нему незнакомая молодая женщина, когда он вышел за ворота. Оглянулся Василек, а на снегу лежит белый конверт, только адреса на нем нет.
- Что ж ты такой невнимательный, - улыбнулась женщина, - потерял бы сейчас письмо-то.
Хотел ответить Василек, что не его это, смотрит - а женщины нет, как и не было. Удивлся. А ведь женщина-то к нему по имени обратилась. Кто же она такая, эта незнакомка? Даже разглядеть не успел. Вот досада!
Открыл Василек конверт, а там деньги и открытка «С Рождеством Христовым!» На открытке - Ангел, руки сложил домиком: пламя свечи ладошками прикрывает.
Долго смотрел Василек на открытку, и таким неземным теплом от нее веяло, словно свеча не нарисованной была, а настоящей. И на секунду показалось мальчишке, что пламя свечи трепещет, как живое. И так хорошо на душе стало! Так бывало, когда он засыпал на материнском плече и был уверен, что мама никогда не даст его в обиду, что она рядом, и так будет всегда. Василей бережно положил открытку в конверт и засунул за пазуху, прижав посильнее, как прижал бы материнскую руку. Пересчитал деньги. Оказалась тысяча рублей.
Побежал Василек к ребятам. Теперь у них будет и елка, и все самое-самое вкусное: Богородица прислала.
Станислава
Активный участник
Активный участник
Сообщения: 120
Зарегистрирован: 24 дек 2007, 14:23
Откуда: Россия

Сообщение Станислава »

 
От рассказов стало как-то теплее и светлее на душе, спокойнее. Уверенность наверное стала больше, что действительно в самые плохие моменты жизни поможет и поддержит только Бог.
Да и еще то, что надо быть внимательнее и добрее к людям, это почему-то непросто, проще сделать вид, что ничего и никого не замечаешь, надо учиться не быть равнодушными.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Семен Федорович Шмелькин


ЗАБЫТЬ НЕЛЬЗЯ ПРОСТИТЬ

Начало истории, которую я хочу рассказать, относится к далекому 1946 году ― первому мирному году. Ленинград, только что переживший блокаду, с трудом приходил в себя, постепенно освобождаясь от руин. И, как ни странно, в этом процессе участвовали и пленные немцы, которых каждый день откуда-то пригоняли в город разбирать эти руины, оставленные после обстрела города. Они же строили трех- четырёхэтажные дома, которых и сейчас много в разных районах города. Дома, как оказалось, были очень крепкими, видимо потому, что строились немцами, характер которых не позволял строить плохо даже в стране, которая их победила.
Я впервые увидел пленных немцев в центре города, на Ковенском переулке, где они восстанавливали лютеранскую церковь, разрушенную ими же в 1942 году. Может, в этом у властей нашего города была какая-то тайная мысль, когда разрушенную немцами лютеранскую церковь строят сами же немцы-лютеране. Или, может быть, власти считали, что свою церковь немцы восстановят на совесть.
Мы, мальчишки военных лет, пережившие блокаду, часто прибегали с любопытством посмотреть на пленных, которые нас обстреливали и из-за которых от голода погибли наши близкие. Честно говоря, у нас, детей, особой ненависти к немцам не было, больше любопытства. Мы видели, как плохо они были одеты. У них были тонкие шинельки, порванные или зашитые кое-как. Правда, мы были одеты не лучше. У нас здесь был свой дом, где мы могли согреться, спрятаться от дождя или снежной бури. Немцам же некуда было уходить. Они прятались среди развалин, дрожа и кутаясь в свои промокшие шинели. Некоторые из них держали в руках сделанные ими же незатейливые деревянные игрушки, которые они меняли на хлеб.
Со временем мы, ребятня, совсем близко подходили к пленным, явственно видя их небритые, истощённые голодом лица. Скоро мы даже стали различать их. У нас появились уже «свои» немцы, которые дружески махали нам рукой, когда мы после школы подходили к ним. Мы приносили им кусочки хлеба, к которому мы ещё сами не успели привыкнуть и не имели вдоволь. Они с жадностью ели хлеб, держа его двумя руками, чтобы не потерять ни крошки драгоценной еды. Иногда мы собирали окурки для них.
Взрослые, однако, нас не поддерживали в нашем стремлении накормить пленных, потому что они не могли забыть себя такими же голодными всего два-три года назад. Но они нас и не гоняли. Иногда взрослые даже давали для немцев кое-какую одежонку. Но говорили нам, что если бы всё было наоборот, вряд ли немцы кормили бы русских пленных.
Со временем мы узнали несколько немецких слов, таких как «данке» (спасибо), «раухен» (курить) и другие, сопровождаемые характерными знаками.
Особенно часто мы общались с немцем по имени Манфред Вернер. Он, как казалось нам, был старше других и даже казался нам стариком. Но ему, как я сейчас понимаю, было около 30-35 лет. Но он был истощён больше других.
Однажды, в первых числах января 1947 года, Манфред знаками подозвал нас. Мы, как обычно, подошли к нему, отдав еду, оставшуюся после нехитрой рождественской трапезы. Он взял, как и всегда, с благодарностью. И вдруг протянул моему другу спичечный коробок, что-то сказав при этом. Мы ничего не поняли.
Лишь потом, открыв коробок, мы увидели в нем маленький оловянный крестик и кусочек бумажной полоски, видимо, оторванной от газеты, где на немецком языке были написаны какие-то слова и цифры. Тогда мы не поняли, что это были за знаки. Видимо, он хотел нам что-то оставить на память, не надеясь выжить. Положив свой крестик в коробок, Манфред, вероятно, надеялся, что мы сохраним его и записку как память о нём, а ведь больше у него ничего и не было.
Это была последняя встреча с немцами, ибо уже на следующий день стройка опустела: либо их перевели на другие, более важные, объекты, либо их стали отпускать домой.
Я переехал в другой район Ленинграда и мои отношения с другом прервались. Правда, мы иногда с ним перезванивались и поздравляли друг друга с праздниками.
Прошли годы. События тех лет не казались мне особенно важными, и я стал их забывать. Но вдруг звонок, прозвучавший в начале 2000 года, жены моего друга, вернул меня в послевоенное детство. Женщина попросила меня приехать к ней, чтобы передать мне спичечный коробок с крестиком и запиской. Я знал, что мой друг детства недавно умер, но я не был на похоронах, и поэтому звонок его жены был для меня неожиданным.
Семья моего друга жила в той же коммунальной квартире, где прошло наше детство.
По дороге к ним я задавал себе вопрос: как же они сохранили тот коробок. Потом я вспомнил, что когда в детстве приходил к другу домой, то видел иконку, висевшую в углу комнаты, и зажжённую перед ней лампадку. Теперь-то я понимаю, что семья моего друга была верующей. И вот почему его мать, люто ненавидевшая немцев и из-за блокады, и из-за погибшего на фронте мужа, и из-за своей потерянной молодости, и из-за мысли, что она должна остаться на всю жизнь одной, всё же не выбросила эту коробочку: ведь там же был крестик. И появился он у них в дни Рождества.
Я шёл по давно забытому переулку, и что-то щемило моё сердце: то ли воспоминания детства, то ли память о моём друге, с которым я не встречался более пятидесяти лет.
Меня встретила пожилая женщина и провела в свою комнату. Везде стояли фотографии ее умершего мужа, а в углу висела та же икона.
Женщина предложила мне чай. Я не отказался. Затем она достала тот самый коробок. Я с волнением открыл его и увидел маленький оловянный крестик и изрядно выцветшую записку. Я раскрыл её и только теперь смог прочитать написанное. Там был указан город ― Нюрнберг, улица, номер дома. Жена сказала, что перед смертью муж просил передать этот коробок мне, может быть, он надеялся, что я когда-нибудь увижу «нашего» немца и передам ему слова его матери, в конце жизни наконец-то простившей немцев за всё, что они сделали с её семьёй.
И вот, в 2007 году, судьба занесла меня в Германию, в тот самый город Нюрнберг. Я взял с собой коробок, надеясь отыскать родственников Манфреда или его самого. Я пошел по адресу, указанному в записке. Нашел дом. Он оказался на окраине города. На звонке не было номера квартиры, а только фамилия: Вернер. Я нажал звонок. Меня спросили, кто я. И я на немецком языке ответил, что я из России и ищу Манфреда Вернера. Дверь открыли не сразу, видимо, хозяева находились в замешательстве, причину которого я узнал позже.
Вскоре дверь открыли, и я поднялся на второй этаж, где меня уже ждали. У входа в квартиру стояла полноватая женщина средних лет, седая. Из-за спины выглядывал молодой мужчина. Я представился еще раз и вошел в небольшую квартирку.
Я спросил, знает ли хозяйка английский, которым я владел лучше немецкого. Получив утвердительный ответ, я достал заветный коробок и открыл его. Молча достал крестик и записку. Женщина с недоумением взяла крестик и взглянула на записку. И она всё поняла. У неё вдруг вырвалось по-немецки: «Майн фатер!» (Мой отец!) Слёзы появились на ее глазах. Она молча прижала крестик к губам, что-то шепча при этом.
Придя в себя, хозяйка сказала мне, что её отец умер в 1975 году. Он часто рассказывал ей о русском плене, о том, что в Ленинграде ему помогли выжить два русских мальчика, и он оставил им свой адрес; может быть, он думал, что кто-нибудь из них передаст этот крестик его семье. И вот теперь, через почти 60 лет, его послание дошло до адресата.
Женщина познакомила нас с внуком, тоже Манфредом. Он был очень похож на своего деда.
Хозяйка, скрывая своё волнение, выставила на стол всё, что у неё было в холодильнике. Видимо, она хотела выполнить волю своего умершего отца: накормить своих спасителей.
Прожив большую жизнь и многое повидав, но, став к старости немного сентиментальным, я с трудом удержался от нахлынувших на меня чувств. Я поведал дочери Манфреда подробно о наших встречах с её отцом в Ленинграде. Прощаясь, я сказал, что я был уверен, что просьба, сделанная в Рождество, должна быть обязательно выполненной. Так и случилось.
Что касается заголовка этого рассказа, то каждый читатель может поставить запятую там, где подскажет его совесть. Я же поставил запятую после слова «нельзя». Забыть нельзя, простить.
Лена Е
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 204
Зарегистрирован: 19 ноя 2007, 02:04
Откуда: РБ

Re: Рождественские рассказы

Сообщение Лена Е »

 
Семен Федорович Шмелькин

КУКЛА

Быль

Начало этой истории относится к далёкому довоенному времени ― 1935 году. А произошла она в большой коммунальной квартире, состоящей из двенадцати комнат, каких было немало в то время в Ленинграде.
В этой квартире, расположенной в Ковенском переулке, в центре города, на третьем этаже небольшого трёхэтажного дома, проживало двенадцать семей. Длинный коридор, куда выходили двери всех комнат, проходил по всей квартире от входной двери до кухни и служил прекрасной игровой площадкой для маленьких обитателей этого жилища. Лучшим местом для игры в прятки были многочисленные сундуки и шкафы ― хранилища всякого нужного и ненужного добра, нажитого за долгие годы каждой семьёй.
В одной из комнат, в семье учителей, жила девочка. Тогда ей было 6 лет. Сейчас она уже немолодая женщина и живёт в одном из новых районов Санкт-Петербурга. Рассказав эту историю, она просила не называть своё имя, и поэтому наречём её просто Девочка.
Большую часть времени родители Девочки были на работе, поэтому с детства она была достаточно самостоятельной: ходила в магазин за продуктами, готовила на керосинке незатейливую еду, а в дни дежурства её семьи подметала пол в коридоре и в местах общего пользования. Груз недетских забот сделал Девочку не по возрасту серьёзной; она не участвовала в общих забавах детей и без надобности не выходила из своей комнаты.
Однажды, накануне нового 1936 года, жильцы квартиры решили сообща поставить для детей на кухне ёлку и повесить на неё все имеющиеся в каждой семье игрушки. За час до Нового года они заперли ребятню в своих комнатах и повесили на ёлке подарки ― матерчатых кукол, плюшевых мишек, зайцев из пресс-папье и т. д., причём количество подарков было равно числу детей. После этого все разошлись по своим комнатам.
Встретить Новый год решили на кухне все вместе. Дети, конечно, догадывались, что взрослые им что-то готовят. Но, увидев такую большую ёлку с таким количеством игрушек и подарков, они были вне себя от радости. Дети бегали вокруг лесной красавицы, рассматривали невиданные ранее игрушки, и их руки уже тянулись к гостинцам.
Но взрослые хотели доставить детворе ещё большую радость. Для этого они придумали вот что. Каждый из маленьких обитателей квартиры должен был вытащить из шапки бумажку, на которой был написан номер. Этот номер означал, каким по порядку должен подойти ребёнок к ёлке и взять понравившуюся игрушку.
У Девочки оказался последний номер, и она, вздохнув, встала в самый конец длинной очереди. Дети чинно, в порядке своих номеров, подходили к ёлке и снимали с веток приглянувшиеся игрушки. Взрослые были очень довольны своей затеей. А детские глаза, вначале загоревшиеся от такого обилия подарков и возможности взять любую, постепенно грустнели, улыбка сходила с их лиц, и в особенности у тех, кто находился в конце очереди, ведь количество подарков было равно числу детей, и самые красивые из них всё снимались и снимались с ёлки.
Когда пришёл черёд Девочки, на ёлке осталась лишь одна кукла. Девочка медленно подошла к ёлке, обошла её со всех сторон и, убедившись, что на ёлке, кроме куклы, ничего нет, тихо вздохнула, сняла куклу с ветки, прижала к себе и, скрывая выступившие слёзы, села в углу на табуретку. Вокруг бегали дети, обменивались подарками, но к ней никто не подходил, никто не хотел с ней меняться.
Через час утомившиеся взрослые и дети разошлись по своим комнатам. Девочка прошла в свою комнату, разделась и, взяв куклу с собой в кровать, быстро уснула. В эту ночь ей приснилось, что ей достался прекрасный плюшевый мишка, который понравился ей больше всех; она с ним бегала по квартире, обнимала и целовала его.
Яркое солнце нового дня разбудило Девочку. Она с надеждой открыла глаза, но вместо великолепного мишки на неё смотрела матерчатая кукла. Но Девочке показалось, что от бездушной куклы исходит какое-то тепло. «Это будет моя дочка», ― подумала она и решила сделать ей новогодний подарок.
В одной рубашонке Девочка выбежала на кухню, оторвала снизу ёлки веточку и, сделав из газеты маленький кулёк, положила туда леденец, ломтик хлеба, кусочек картофелины и фантик из-под конфеты. У себя в комнате в своём маленьком шкафчике она посадила куклу на веточку и положила рядом кулёчек с едой. Девочка говорила кукле какие-то ласковые слова и обещала ей, что никогда с ней не расстанется, что не будет её обижать.
Прошёл год, больше взрослые такого новогоднего праздника детям не делали, но Девочка по-прежнему в первый день каждого нового года делала подарок своей кукле, и так продолжалось пять последующих лет.
С началом войны большая коммунальная квартира почти вся опустела, кто эвакуировался, кто поехал к родным и не вернулся.
Отец Девочки служил под Ленинградом и, изредка навещая семью, отдавал им скопленный солдатский паёк. Поэтому мама с дочерью решили из города пока не уезжать.
Наступила осень, начались бомбежки города, а потом ввели и продовольственные карточки. Мама Девочки работала в госпитале, и все обязанности по получению продуктов по карточкам легли на плечи ребёнка. Чтобы получить небольшую порцию продуктов, уменьшающуюся каждую неделю, Девочке приходилось часами выстаивать на холодном пронизывающем ветре. Когда отключили водопровод, она с двумя маленькими ведёрками ходила за водой к Неве ― три километра туда, три километра обратно.
Однажды осенью, под утро, раздался мощный взрыв, окна в комнате задребезжали и чуть не раскололись. Жильцы выскочили на улицу. Девочка тоже выбежала из дома, держа в руках самое дорогое ― продовольственные карточки и куклу. Рядом с домом стояла церковь. Теперь от неё остались лишь руины. А ведь бомба могла бы угодить в их дом.
К декабрю 1941 года количество выдаваемого хлеба резко уменьшилось. Отец из-за блокады уже не мог навещать семью. Какие-то крохи еды приносила из госпиталя мать Девочки.
Наступила новогодняя ночь 31 декабря 1941 года. За окном, завешенным тряпьём из сундуков уехавших соседей (всё деревянное, в том числе и сами сундуки, давно сожгли в буржуйке), стоял 30-градусный мороз. На столе лежало несколько кусочков только что полученного хлеба напополам с какой-то трухой, студень, сваренный из клея, два кусочка сахара. На двух почти разломанных стульях ― женщина и десятилетняя девочка. Они ждали, когда часы пробьют 12, чтобы приступить к нехитрой новогодней трапезе.
Вдруг Девочка, что-то вспомнив, подбежала к своему шкафчику и извлекла из него пять кульков. Она бережно посадила куклу на стол, машинально накинула на неё какую-то тряпку, развернула кулёчки и положила их содержимое рядом с куклой. Пять небольших чёрных сухариков, пять леденцов и пять красивых фантиков показались маме с Девочкой чудом из другого, уже забытого мира. Они вдыхали запах настоящего довоенного хлеба, облизывали леденцы, разглаживали не потерявшие своих цветов фантики и вспоминали ту первую ёлку и ту последнюю игрушку, куклу, доставшуюся Девочке, и которая сейчас, как казалось им, спасала их от голода. Кукла мысленно вернула их в то время, которое уже успело стереться из их памяти. Казалось, что в комнате стало чуть-чуть теплее, и исхудавшие щеки Девочки слегка порозовели.
В эту новогоднюю ночь Девочка заснула вместе с куклой, обнимая её своими худыми ручонками. Но в эту ночь ей уже ничего не снилось.
А утром первого дня нового года, как всегда, Девочка взяла самый маленький кулёчек, положила туда 5 граммов блокадного ленинградского хлеба. А сколько это ― 5 граммов хлеба, ― она знала точно, получая его по карточке. Бережно взяв кулёчек, Девочка отнесла его в свой шкафчик и положила рядом с куклой.
На следующий год Девочка отнесла кукле уже 10 граммов хлеба. В декабре 1944 года, в канун Победы, рядом с куклой уже лежало четыре кулёчка разного размера.
Девочка стала Девушкой, затем Женщиной, но она всегда помнила о той декабрьской ночи 1941 года и о кукле, которая, как казалось ей, спасла их от голодной смерти. Она была уверена, что эта кукла принесла в дом счастье, вернулся с фронта живой и невредимый отец, да и сама она вышла замуж за прекрасного человека.
И вот уже наступила пора рассказать своей взрослой дочери об истории куклы и передать её как самую дорогую семейную реликвию. Дочь, в свою очередь, когда-нибудь передаст куклу своей дочери, и все женщины этого рода будут всегда хранить и беречь её, ибо без этой куклы ещё в 1941 году прервалась бы тонкая жизненная ниточка семьи Девочки.
Санкт-Петербург,
Шмелькин Семен Федорович

Стихотворение к рассказу "Кукла"

ПОСВЯЩЕНИЕ БЛОКАДНОЙ ДЕВОЧКЕ

Проходят годы, раны заживают
И голод не терзает нас,
Но каждый год я вспоминаю
Ту девочку с морщинками у глаз.

Голодный взгляд,
Потухший взор,
Холодный город Ленинград,
А за окном ― рождественский узор.

И так хотелось мне в тот дом переместиться,
Сесть рядом с ней, к ней прислониться,
Вдохнуть огонь в её потухшие глаза.
«Всё будет хорошо, ты выживешь», ― сказать.

Не зря Господь дал испытанье…
Ты показала всем: да, можно жить за гранью,
В неполных десять лет всё претерпеть,
Своей любовью всех согреть…

Как наш Господь страдала ты
И не теряла доброты…
Вокруг тебя борьба, война…
Фашистов злобная стена,

Пытаясь всё проклясть, убить,
Тебя пыталась потушить ―
Горящей свечки фитилёк,
Задуть чуть зримый жизни огонёк.

Шло Рождество сорок второго…
Курантов не был слышен бой…
И смерть стояла у порога
С костлявой ледяной рукой.

И где ты силы вдруг нашла? ―
С молитвой к Богу обратилась.
Ты в Нём надежду обрела,
Как птица феникс возродилась.

То Рождество сорок второго
Ты не забудешь никогда:
Ты обрела дорогу к Богу
И будешь помнить всё всегда.
Последний раз редактировалось Лена Е 16 янв 2008, 23:37, всего редактировалось 1 раз.
Ответить

Вернуться в «Рецепты, методики и полезная информация»